Я встал рядом. Чернота меня манила по-прежнему, но я давно научился бороться с этим.

На дне ямы, переливаясь в скупых лучах предвечернего света, маялся наш давешний гонитель.

– Что ж с тобой делать? – жалобно сказал Коломиец. – Горячего нет, хоть сама ложись…

Дракон поднял морду, раскрыл пасть во всю щирину ямы и заорал.

– Узнал, болезный, – сказал Коломиец. – Степаныч, но мы же не вытащим его оттуда…

– По частям, – предложил я.

– Разрешаешь?

– Сначала сфотографируем.

И я отщелкал целую пленку – пока во вспышке не иссякли батарейки.

Потом Коломиец жестом отодвинул меня на задний план, взял «лимонку», показал ее дракону, дождался ответного слова и аккуратно опустил гранату в яму. Сам отошел и заткнул уши.

Ахнуло глухо. Потом там заколотилось огромное тело – так, что затрепетали кусты вокруг. Камни и куски дерна посыпались вниз.

– Переждем, – сказал Коломиец. – Они твари живучие.

– Как бы не пришли друзья его и соратники, – сказал я.

– Не должно, – сказал он. – Не может много таких тварей жить по соседству. Не прокормиться им, – голос его звучал неуверенно.

У меня бы тоже звучал неуверенно голос, если бы я говорил такую чушь.

– Самое главное нам – в ихнюю африканскую тюрьму не попасть, – уверенно сказал Коломиец. – За браконьерство. Это у них запросто. И хрен кто узнает. И не откупишься…

Тут он радикально ошибался.

– Да, – сказал я, – местный рыбнадзор нам бы сейчас оказался очень кстати…

Мы помолчали. В яме тоже стояла тишина. И вокруг, как оказалось, тоже все был мертвенно тихо: не свистели птицы, не визжали и не ссорились обезьяны, не стрекотали насекомые.

– Полезу, – сказал Коломиец. – А то – сожрут его там какие-нибудь термиты…

Возился он часа полтора, а я вытаскивал на веревке то куски шкуры, то лапу с когтями, то полхвоста: Потом вылез сам Коломиец, похожий на Чомбе, палача конголезского народа, с карикатуры Кукрыниксов. Мачете он держал в зубах. Я облил его водой из резинового ведра. Он ухмыльнулся и побежал к лагерю.

Возле лагеря бил ключ.

Вскоре разразилась хорошая африканская гроза с ливнем и тысячью молний.

Больше часа на нас низвергались водопады. Грохот стоял, как при извержении вулкана. Потом все стихло.

Первая ночь возле древнего храма прошла спокойно. Даже, наверное, слишком спокойно для здешних мест. Но мы были несколько выбиты из колеи вчерашними событиями и не придали этому никакого значения.

Мясо дракона было удивително вкусно: гораздо вкуснее крокодильего. («Так если он одними людьми питался», – сказал Коломиец)

Немного отрешась, я погадал на наших негров. Они были уже далеко и неслись во все лопатки.

Утром, как то и положено, мы держали военый совет. Решено было панику отставить, съемку местности произвести и вообще поискать, что тут есть интересного. А там – как повезет…

Сначала я носил за Коломийцем рейку, вспоминая офицерскую школу и рассказы Куприна. В полдень Коломиец развернул свою походную обсерваторию и принялся за астрономические вычисления. Я мог бы, пожалуй, сделать то же самое с помощью спичечного коробка и зеркальца из бритвенного прибора, но предлагать свои услуги не стал, а забрался на одну из башен – с помощью якоря– кошки – и обозрел окрестности.

Зеленый океан тянулся до горизонта. Две низкие столовые горы виднелись далеко на севере.

Я знал, что если тупо идти на север, то рано или поздно болота кончатся, и мы упремся в дорогу, ведущую к пограничному городу Банги. Если идти на юг, то где-то там среди болот найдется рукав, выходящий к основному руслу Гири, и можно будет сделать плот и плыть, плыть, отгоняя назойливых крокодилов…

Повторить же в обратном порядке наш маршрут было трудно: начинался разлив рек. Но, видимо, ничего другого нам не оставалось.

Потом я перевел взгляд на окрестности ближайшие.

Храм, кажется, был куда больше, чем нам казалось поначалу. В сущности, «храмом» мы его называли по инерции вслед за неграми. Похоже, что когда-то это был настоящий город с административным центром, торговыми рядами, мастерскими, казармами: Все было каменное, обросшее мхом и кустарником – и почему-то совершенно нечеловеческое. Непонятно было, как тут люди могли жить. И непонятно было, где именно те, кто жил здесь – жили.

Годы нужны были только на то, чтобы расчистить эти постройки. И, думаю, десятки лет – чтобы докопаться до истины.

Спускаясь, я заметил на выступющем из стены выступе костяую фигурку носорога. Лежала она, зацепившись за корешки, и только поэтому не была смыта вечерним ливнем.

Кто-то был здесь совсем недавно…

Я вырвал с куском дерна прижившийся на стене кустик. Потом ножом располосовал ковер высохших и свежих корней и стеблей, поковырял земляную корку. На глубине в пол-лезвия тускло заблестело.

Сплошная плита из матово-черного, похожего на графит, камня предстала перед глазами. Даже наощупь он мне сначала показался подобным графиту: жирным.

Но клинок скользил по нему, как по стеклу, не оставляя следа. С большим трудом мне удалось отколоть кусочек.

Коломиец махал руками, предлагая пообедать.

На обед был все тот же дракон.

– Я тут подумал, – сказал он, – и вот что получилось: должны люди здесь бывать. В яме той водосток – незабитый. А должен бы. И вот еще нашел, – н протянул мне просверленый львиный коготь. – Так, может быть, нацелиться нам на то, чтобы дождаться их?

Я покрутил коготь в руках. От него исходило что-то темное, злое. Потом – показал свою находку.

– Не сомневаюсь, что есть племена, которые посещают это место, – сказал я. – Но эти штучки к культуре банту отношения не имеют. И я сомневаюсь, что мне хочется заводить новые знакомства без артиллерийской поддержки. Бог его знает, кого занесло сюда после гражданской войны: А кроме того, побывали люди здесь недавно – значит, придут нескоро.

Уже на третью ночь я понял, как ошибался.

:Каким-то чудом я успел замкнуть белую линию вокруг палатки и костра. Мела, естественно, не было, и пришлось использовать простую веревку. Коломиец, ощеломленный увиденным, крутил в руках штуцер, то заряжая его, то разряжая.

Потом – просто на земле и просто ножом я нацарапал необходимые запрещающие руны, совершенно не будучи при этом уверенным, что против местных сил они возымеют действие. И – повалился ничком, сраженный очередным акустическим ударом.

То, что выходило сейчас из леса, не поддавалось описанию – потому что у него не было ни морды, ни лап, ни хвоста – и даже размеров определенных не было.