вздрогнул. Там, снаружи, шум стал сильнее и резче. До него ясно доносились чьи-то мольбы и стоны. Почти теряя сознание от страха, хан смотрел на крепкого чернобрового малыша отсутствующим взглядом. Но женщина ждала ответа. И Насриддин-хан еще раз покачал головой:

— Вы мать, Киргиз-аим. Сохраните жизнь своему сыну.

— Да будет ваше слово неизменным, мой падишах, а я постараюсь выполнить это ваше пожелание. Дайте мне развод. Я буду жить самостоятельно. Стану свободной.

Насриддин-хан был удивлен. А женщина ждала его ответа все с тем же твердым, спокойным выражением. И он сказал:

— Хорошо, Киргиз-аим, вы свободны. У меня к вам одна лишь последняя просьба…

Женщина прервала его речь.

— Благодарю вас, мой падишах. Семь поколений его предков были ханами, и что они нашли, чего достигли? Кому принесли пользу? Я дам ему другое имя, я скажу ему, что отцом его был другой человек, не вы, Он не узнает своего истинного происхождения. Своим трудом будет он добывать пропитание.

Насриддин-хан не в силах был возразить. Слова не шли с языка.

Женщина поднесла ребенка на вытянутых руках к Насриддин-хану:

— Если у вас есть другой выход, мой падишах, скажите.

Хорошо, конечно, если останутся живы дети трех его других жен. Но ему хотелось, чтобы и среди горцев жил и рос его потомок. В конце концов, не все ли равно, будет он знать, какого он рода или нет? Ведь иного выхода действительно нет. Насриддин-хан поцеловал ребенка в лоб.

— Прощай. Увидимся в ином мире.

Женщина поклонилась и, прижав к себе сына, ушла, неслышно ступая.

Это была четвертая жена Насриддин-хана, дочь Сарыбая, Кундуз…

— Эшик-ага! Эшик-ага! — взывал между тем Насриддин-хан, но не получал ответа.

Возле дворца, возле самой его ограды, поднялась стрельба. Звенели мечи, стонали раненые. Запах пороха и крови проникал в ханские покои. Насриддин-хан, шепча молитвы, зажал в одной руке меч, в другой — русский пистолет и попятился в угол. Дверь содрогалась.

Вбежал начальник дворцовой стражи.

— Повелитель! Взбунтовавшаяся чернь оттеснена. Была пролита кровь…

— Кровь? Побольше ее! Побольше! — Насриддин неистовствовал. — Никого не оставлять! Ни одного…

В это время неподалеку прогремел выстрел, пуля пролетела сквозь решетку окна, ударилась в стенку и пробила висевший на ней ковер.

— Повелитель, с ними не справиться! — выкрикнул начальник стражи и кинулся прочь.

Наконец явился эшик-ага.

— Погрузили казну? — спросил хан.

— Не дают погрузить, повелитель.

Насриддин-хан застонал, стиснув зубы. И тут снова ворвался начальник стражи.

— Повелитель! Народ открыл городские ворота. Болот-хан…

Насриддин не дал ему договорить.

— Замолчи, подлец! — он взмахнул пистолетом. — Какой он хан? Он бродяга! Вор!

— Осторожнее, повелитель! — смело глядя Насриддину в глаза, отвечал начальник стражи. — На чьей стороне сила и удача, на чьей стороне парод, тот и хан!

И Насриддин-хан замолчал, ибо в глазах у начальника стражи увидел то выражение, которое вспыхивает в глазах у собаки, готовой броситься на измучившего ее незаслуженными побоями хозяина.

В следующую минуту хан принялся было сетовать на утрату казны, но эшик-ага, всхлипывая, взял его под руку со словами:

— Что казна? Надо молить творца, чтобы жизнь сохранил, а уж казна-то…

И они вдвоем с начальником стражи повели Насриддина под руки.

Все это происходило девятого октября. Именно в этот день Насриддин-хан с немногими придворными покинул дворец. Народ гнал его из Коканда, осыпая бранью и швыряя в него комьями сухой глины. Лишившись подданных, войска и денег, отправился Насриддин в Ходжент, где и встретился со своим отцом Кудаяром.

В то время, как он покидал Коканд через одни ворота, в другие въезжал Исхак, которого народ встречал приветственными кликами.

3

Помощников себе в управлении государственными делами Исхак выбирал с умом. Начальником канцелярии был назначен Абдымомун-бек из рода курама, хранителем казны — Сулейман из рода кыдырша, должность парваначи получил Оморбек-датха из рода адигипе, советника — одноплеменник Исхака Муса, а эшик-агой стал кутлук-сеит Момун. Два крыла войска возглавили соответственно кипчак Уали и Бекназар из рода кырк-угул. Обязанности начальника дворцовой стражи выполнял молодой и горячий узбек Эшмат.

Воспользовавшись смутой, отпал Каратегинский вилайет; бек Рахим-шах изгнал своего старшего брата Музафара и захватил власть. Музафар-шах бежал в Коканд. У Музафара была красавица-дочь, которую сосватали теперь за Исхака; изгой Музафар стал в результате влиятельным лицом при дворе.

Новый повелитель именовался Исхак-ханом.

С первых дней Исхак самым решительным образом принялся преследовать и уничтожать прежнюю знать; попавших в его руки отпрысков ханского рода он не щадил. Однажды ему доложили:

— Ваше величество, пойман ваш старший брат.

— Ну? Кто же это?

— Султанмурат-бек! Он прятался на кухне у его святейшества Сагибзады-ходжи. Когда обыскивали этот квартал, нашли его. Не беспокоитесь ли вы, повелитель, 6 нем, как-никак, это ваш старший брат!

— А и в самом деле, как не беспокоиться? Где же он?

И Султанмурат-бека доставили к Исхаку.

Султанмурат еле шел, весь сотрясаемый страхом. Он жался и сутулился, как будто бы хотел спрятать от глаз человеческих свое грузное тело, сделать его меньше. С трудом переступив порог, увидел он на почетном месте двоих. Поздоровался чуть слышно. Отвечая на его приветствия, оба почтительно встали. Султанмурат исподтишка разглядывал их. Один высокий, густобровый, чуть рябоватый; прикусив нижнюю губу и сощурившись, он так и сверлил Султанмурата взглядом. Второй был среднего роста, белолицый, приятного, как видно, обращения человек. Он едва заметно улыбался, и в глазах светилась насмешка. "Кто же из них?.." — старался угадать Султанмурат.

— Добро пожаловать, уважаемый братец, — сказал рябоватый. — Проходите, садитесь.

Обменялись рукопожатием. Султанмурата усадили по левую руку от рябоватого. "Он это!" — мелькнуло в голове у бека, и сердце у него заколотилось. Теперь уже оба откровенно разглядывали его. "Смотрят, как на обезьяну", — злился он, но сказать ничего не смел.

— Как поживаете, уважаемый братец?

— Слава богу, — ответил "братец", не смея расправить плечи и поднять опущенную голову.

— Да вы садитесь поудобнее, чувствуйте себя как дома. Это ваш дом… Впрочем, вы ведь не верите, что я потомок Алим-хана.

Султанмурат-бек вздрогнул и хотел было возразить, но едва он открыл рот и произнес первое слово, его перебил второй:

— А где же самаркандский дивана? Ведь вы, ханзада, сами вели его под руку, показывая народу, а?

— Говорят, что неосведомленный вкушает яд, не так ли, уважаемый брат? Скажите же, кто из нас потомок Алим-хана? — подхватил рябоватый. — Вы это знаете, скажите откровенно, а то вот Абдылла-бек не верит мне, говорит, что я обманщик…

Султанмурат повалился ему в ноги.

— В чем я виноват? Я делал и