провели целенаправленную скупку акций Российского общества пароходства и торговли, оформив их на своих доверенных лиц. На общем собрании РО-ПиТ 1915 года выяснилось, что контрольный пакет стратегической компании перешёл в руки банков. Представители Морского министерства и Министерства торговли и промышленности решили разобраться, как это могло произойти. Глава Минторгпрома князь В.Н. Шаховской информировал правительство, что банки по собственной инициативе увеличили свою долю в РОПиТ с 4 до 11 тысяч акций при общем числе 20 тысяч[1931], это означало доступ к распоряжению имуществом общества стоимостью свыше 100 млн рублей. Член правления адмирал Нилов — приближённое к Николаю II лицо — взялся проинформировать императора. И вскоре министр финансов П.Л. Барк предупредил Путилова о серьёзных последствиях[1932]. После чего Сибирский торговый банк согласился депонировать скупленные ценные бумаги в Минфине «с предоставлением ему всецело права голосования по означенным акциям в общем собрании акционеров»[1933]. Кроме того, Соловейчик оправдывался, что их не так поняли и никаких амбиций, кроме выгодного помещения средств, они не преследовали[1934].

Такое хозяйское отношение к банкам не было случайным: по мере расчистки столичных кредитных структур власти приступают к их мощнейшему денежному накачиванию. Так, за 1913 год ссуды, выданные Госбанком частным финансовым организациям, достигли небывалого объёма: только учёт по ссудным операциям определялся цифрой в 1 млрд рублей[1935]. Причём львиная доля средств шла именно в питерскую группу, что подтверждает такой факт: по своему потенциалу Петербургская контора Госбанка оставила далеко позади другие территориальные подразделения: например, в 1911 году её обороты составляли 820 млн рублей, тогда как вместе взятые показатели 25 контор и отделений развитого экономически юго-западного региона не доходили до 800 млн[1936]. Госбанк на постоянной основе снабжал деньгами питерские финансовые структуры траншами на 100–150 млн. Например, весной 1913 года поступило 134 млн рублей: подавляющая часть досталась Русско-Азиатскому, Петербургскому международному, Сибирскому торговому, Азово-Донскому банкам[1937].

О ведущей роли Петербурга в финансовом мире страны свидетельствуют и существенные сдвиги среди крупнейших кредитных учреждений начала XX века. В 1900 году в первую тройку входили купеческие детища: Вожско-Камский и Московский купеческий банк — типичные центры торгового капитала. В 1908 году Волжско-Камский ещё сохранял свои позиции, но Московский купеческий перешёл на пятое место. Затем они переместились на шестую и восьмую строчки соответственно, а первые пять мест заняли представители питерской банковской группы[1938]. Вот как выглядела эта тенденция в цифрах. Перед Первой мировой войной акционерный капитал Петербургского международного банка, Русского для внешней торговли, Русско-Азиатского и Азово-Донского составлял примерно по 50–60 млн рублей у каждого; капитал Петербургского частного банка составлял — 40 млн, Русского торгово-промышленного — 38 млн тогда как Волжско-Камского — только 18 млн рублей; Московского купеческого ещё меньше, а Московского учётного банка — всего 6 млн лишь новый банк Рябушинских довёл основной капитал до 25 млн рублей[1939]. За предвоенное десятилетие сумма активов московских банков увеличилась с 217,8 до 459,5 млн рублей, а петербургских — с 560,6 до 2549,9 млн т. е. почти в 5 раз[1940]. Московская пресса констатировала: местные банки опустились до уровня второстепенных, а древняя столица России «склонила голову перед петербургской банковской бюрократией»[1941].

По мере укрепления питерские банки вызывали не смолкающий шквал критики со стороны купеческой элиты, которая называла их полуказёнными, получастными обществами, что, если отойти от формальной стороны дела, недалеко от истины. Особенное раздражение вызывали руководители этих структур — бывшие чиновники Министерства финансов и Министерства юстиции, обладавшие бесконтрольным доступом к бюджетным источникам, откуда они черпали средства для различных коммерческих проектов[1942]. И всё же эти характеристики не совсем точно схватывают суть происходившего в российской экономике начала XX столетия. На самом деле амбициозная купеческая олигархия вытеснялась не просто привилегированными конкурентами, а новой финансово-экономической моделью. Исследователи, изучавшие банковскую систему, отмечали, что бурный рост столичных банков обусловлен нацеленностью на работу с ценными бумагами (акциями, облигациями). Во многом из-за такой фондовой акцентированности они заняли ведущие позиции в российской экономике[1943]. К тому же их коммерческая активность дополняла усилия государства. Питерские банки и раньше работали по правительственным поручениям, а в последнее десятилетие перед Первой мировой войной они уже выступали своего рода продолжением министерств, операторами по широкому спектру направлений. Так, во внешней политической сфере именно петербургские банки внесли важную лепту в снятие напряжения во время марокканского инцидента 1913 года, поддержав интересы союзнической Франции. Дирижируя действиями столичных банкиров, кредитная канцелярия предоставила им произвести свои платежи по зарубежным обязательствам за счёт свободной российской наличности в немецких банках, одновременно оказав поддержку парижской бирже, так как марокканское столкновение вызывало там панику, грозившую серьёзными осложнениями[1944].

Или пример с приобретением Салоникского банка и его отделений Русско-Азиатским банком, выступившим в роли агента Минфина. Сделка была проведена в соответствии с договорённостями, достигнутыми в Париже директором кредитной канцелярии Л.Ф. Давыдовым. В результате русское влияние на Балканах заметно усилилось: покупку этого банковского учреждения даже сравнивали с «бескровным завоеванием» полуострова[1945]. Аналогичную операцию готовились реализовать также в Болгарии, где предполагалось учредить Славянский банк с отделениями и в чешских крупных городах. Базовым для этого проекта кредитная канцелярия определила Учётно-ссудный банк[1946]. С одобрения той же кредитной канцелярии Сибирский торговый банк выкупил концессию у одного частного предпринимателя, полученную тем от монгольского правительства на учреждение Монгольского банка. Причём средства на эту операцию предоставил Минфин: в планах было содействие выпуску монгольской национальной серебряной монеты, матрицы для которой изготовлялись на Петербургском монетном дворе[1947]. В этом перспективном проекте жаждал принять участие «Московский банк» Рябушинских. Однако Министерство финансов такой расклад не устроил, и в итоге организацию центрального эмиссионного банка Монголии поручили близкому Сибирскому торговому банку[1948]. Всё это позволяло прессе утверждать, что питерские банки являлись рычагами, с помощью которых Министерство финансов регулировало наш кредит и нашу политику за границей[1949].

Но главной сферой действия петербургской банковой группы всегда была российская экономика. Её основой, как известно, являлось земледелие: в царской империи на сельское хозяйство приходилась большая часть внутреннего валового продукта. В пореформенный период произошла заметная капитализация этой ведущей отрасли, постепенно втягивавшейся в рыночные отношения. Этим процессам во многом способствовало появление в начале 1870-х годов частных земельных банков. Тогда были учреждены Харьковский, Полтавский, Киевский, Бессарабско-Таврический, Московский, Донской, Ярославо-Костромской, Нижегородско-Самарский, Петербургско-Тульский земельный банки, действовавшие по региональному принципу. Их учредителями выступали с одной стороны дворянство, остро нуждавшееся в средствах, с другой — предпринимательская банкирская элита той поры