мог бы перекрыть путь». Замечание о том, что Деррида проходит анализ, вызвало большое веселье: ему поспешили об этом сообщить. Другие не побоялись сразу же распространить этот слух, о чем Деррида упоминает в «Почтовой открытке»[741]. Десять лет спустя он вернется к деталям этого инцидента на конференции «Лакан с философами»[742].

В своем выступлении и января Лакан задел также большого друга Жака и Маргерит Деррида Рене Мажора, хотя и не назвал его имени, ограничившись упоминанием «распространения его учения в том, что представляет другую крайность аналитической групповщины, ту, что выступает под именем Института психоанализа»[743]. С 1974 года его возглавляет Рене Мажор.

Родившийся в Монреале в 1932 году и приехавший в Париж в 1960 году, Мажор познакомился с Жаком и Маргерит Деррида благодаря Николя Абрахаму. В 1966 году он с энтузиазмом посещает лекцию «Фрейд и сцена письма» и принимается за систематическое чтение работ Деррида. Уже тогда Деррида предупреждал его: «Они дорого заставят вас заплатить за интерес, который вы проявляете к моей работе, это я вам обещаю»[744]. Мажор вскоре займет своеобразное место во французском психоаналитическом движении. В 1973 году он вместе со своим другом Домеником Геашаном образует рабочую группу, которая в следующем году назовет себя «Конфронтации» и добьется значительного успеха. Мажор руководит также в издательстве Aubier-Montaigne серией, название которой предложил Деррида, – «Психоанализ, пойманный на слове»[745].

В конце 1970-х годов «Конфронтации» пытаются устранить барьеры, которые разделяют группы и общества, сталкивающиеся друг с другом на французской психоаналитической сцене. Как объясняет Элизабет Рудинеско, семинар, который ведет Рене Мажор в Институте психоанализа на улице Сен-Жак, – это «открытое место, куда представители разных фрейдизмов приходят, чтобы поговорить о своих драмах, конфликтах и работе, избегая при этом раскола»[746]. Но это не только внутренние дебаты: Мажор приглашает также видных интеллектуалов, таких как Катрин Клеман, Юлия Кристева, Жан Бодрийяр, Жан-Люк Нанси и Филипп Лаку-Лабарт.

В такой обстановке 21 ноября 1977 года «Конфронтации» принимают автора Glas и «Носителя истины». Это памятное выступление, которое образует последнюю часть «Почтовой открытки», было тщательно подготовлено, почти как театральный текст. Публика поражена способностями Деррида к импровизации, тогда как на самом деле все было написано заранее, в том числе замечания Рене Мажора. Продолжая заочный диалог, в котором они противостоят друг другу на протяжении более 10 лет, Деррида, кажется, напрямую обращается к Лакану, как бы наращивая словесную виртуозность. Не пытаясь занять позицию философа, находящегося вне этой среды и ее распрей, он не скрывает, что очень хорошо осведомлен. Деррида, который позднее будет называть себя «другом психоанализа», в частности, иронизирует над идеей «траншей анализа» и над разделением французского психоаналитического мира на «четыре транша»:

Во Франции не существует аналитического института, поделенного на четыре части, которые будто бы достаточно составить воедино, чтобы скомпоновать единое целое и воссоздать гармоничное единство сообщества. Если бы это представляло собой пирог, это не выглядело бы как четыре четверти.

Каждая из групп… претендует на роль единственного подлинного аналитического института, единственной законопреемницы Фрейдова наследия, уполномоченной приумножать его в подлинном виде в практической работе, дидактике, методике обучения и способах распространения…

Отсюда стремление провести траншу (которая отнюдь таковой и не является) в среде другой группы (которая отнюдь таковой не является), это значит транш-ферировать на неаналитика, который в таком случае может контр-транш-ферировать на аналитика[747].

Глава 10

Другая жизнь. 1976–1977

С начала 1960-х годов Маргерит освободила Жака от большей части повседневных забот. Чтобы он мог работать в наиболее благоприятных условиях, она взяла на себя все заботы о доме, включая вопросы денег и образования детей. Это не помешало Деррида оставаться любящим и внимательным отцом. Его сын Пьер рассказывает: «Я не помню, чтобы он часто рассказывал нам сказки или по-настоящему играл с нами, когда мы были маленькими, но он был нежным и любящим и мог уделить нам время. Позднее он иногда вмешивался в наши школьные занятия. Мы с Жаном всегда были очень хорошими учениками, что порой давало ему повод для гордости. Моя мать, как и он, были скорее либеральными родителями и редко говорили нам „нет“. По вечерам, когда бывали гости, я старался как можно дольше побыть среди них. Я хорошо помню вечера с Поль Тевенен, Сарой Кофман, Жаном Жене, Жаном Риста, Камиллой и Валерио Адами, Шанталь и Рене Мажорами…»[748].

Жан, младший сын, вспоминает, что отец практически постоянно работал. «С самого раннего детства мы привыкли видеть, как он запирается, и у нас не возникало искушения заходить к нему без надобности. Ручка двери его кабинета была поднята вертикально, когда он не хотел, чтобы его беспокоили. Это был код, который мы с братом знали и соблюдали. Но, когда мы были маленькими, он гораздо реже бывал в разъездах, чем позже, и почти каждый вечер проводил дома. Во время выпуска новостей он просил не шуметь, затем охотно смотрел фильм или телесериал. Даже если телепередачи могли показаться ему посредственными, что-то он в них для себя находил. Думаю, они оказывали на него почти терапевтический эффект. В отношениях с нами он всегда был очень открыт и не слишком вмешивался в нашу жизнь. Например, он старался не влиять напрямую на наш выбор книг. С чем трудно было жить, так это с его постоянной тревогой: когда мы были маленькими, он боялся, что мы уйдем играть на улицу или зайдем слишком далеко, позднее его пунктиком стали мотоциклы и наркотики. Его вспышки гнева всегда провоцировались тревогой, например, когда мы возвращались позднее условленного часа»[749].

Близкие Деррида подчеркивают, как сильно ему хотелось не отпускать сыновей от себя и как легко он впадал в беспокойство из-за малейшего пустяка. Камилла Адами вспоминает: «Во многих отношениях он вел себя как еврейская мамочка. Он мог за обедом или ужином позвонить два-три раза, если у него был повод для волнений. Но его тревога носила еще и аффективный характер. Если дети не приходили вечером его поцеловать, он впадал в настоящее уныние. Неудачное прощание могло его совершенно убить»[750].

Эта семейная жизнь, которой Деррида так дорожит, с 1972 года расстроилась из-за связи с Сильвиан Агасински. Стремясь все держать в тайне, Деррида соблюдает максимум предосторожностей и не показывается с ней на публике, кроме собраний, связанных с GREPH или издательскими делами. Лишь немногие близкие друзья, например Люсетт Фина, иногда принимают их у себя вместе.