глазами делает знак Цынгуеву, чтобы тот помолчал, кладет руку на плечо чабанки:

— Ты не волнуйся, Балмацу. Тебе вредно.

— Ха-ха-ха! — закатывается Шойдок. — Еще разродишься прямо тут.

— Перестань! — одергивает его Сергей Петрович.

— Ладно, — сдается бригадир. — Поезжай. Только не задерживайся. И еще я тебя должен официально предупредить: не вздумай в дацан ехать.

Кузнецов показал на легковую машину, стоящую возле гаража.

— На ней сейчас в аймак главный инженер поедет. Он тебя довезет. Счастливо доехать, Балмацу.

— Спасибо, — осторожно ступая, чабанка направилась к машине.

Кузнецов и Цынгуев, не сговариваясь, задымили папиросами. Обоим нужна была пауза, чтоб сгладить неловкость. Сергей Петрович заговорил первым:

— Ты помнишь, Шойдок, когда нам с тобой было по двадцать, мы лихо расправлялись со всеми верующими, с дацанами. Выбрасывали бурханов из юрт наших стариков. Я сам пожег тогда иконы у своей бабушки. Сейчас мне кажется, что мы тогда делали не очень умно. Слишком мы были резкими…

Цынгуев качает головой:

— Не согласен. Я бы и сейчас так же делал. Что это такое? Кандидат в члены партии, депутат, комсорг везет свою мать на молебен. Куда годится? Так это дело оставлять нельзя. Твоя Роза тоже комсомолка.

— Если они виноваты, с них надо спросить. А шум поднимать ни к чему.

— Ты так считаешь?

— Убежден.

— Может, ты и прав. Надо подумать, — мнется Цынгуев.

Он чувствует, что перехватил, что Кузнецов ему не союзник. К тому же надо заручиться поддержкой Сергея Петровича совсем в другом деле, а подходящий момент, кажется, как раз наступил, и Шойдок Цынгуевич пытается незаметно сдать позиции.

— Мы с тобой старые кадры, — начинает он. — Не будет ошибкой сказать, что все, чего мы добились, сделано нашими руками. Но сейчас, я думаю, кое-кому это не нравится. Кое-кто не хочет признавать наших заслуг. Я тебе вот что скажу. От одного человека я узнал, что меня собираются снимать с должности бригадира. Я, конечно, не цепляюсь за должность. Но обидно, понимаешь…

— Ты столько лет в бригадирах проходил, — усмехнулся Кузнецов. — Неужели не надоело?

— Не шути, Сергей. Я к тебе за советом пришел.

— Ох, Шойдок, Шойдок… Ровесник ты мой! Ты скажи-ка, за что тебя последнее время критикуют?

— Откуда я знаю? Я изо всех сил работаю. Конечно, случаются кое-какие недостатки… У кого их не бывает? Но про меня всякие слухи распускают. Ты как думаешь, Сергей? Скажи.

— Честно?

— Честно.

— Люди, тебя бригадиром поставили. Люди и снимут. А твой авторитет, ты уж прости меня, никаким домкратом не поднимешь.

— Ха-ха-ха! — деланно рассмеялся Шойдок Цынгуевич. — Ох и умеешь же ты зацепить! Скажешь так скажешь…

— Я без смеха. Говорю, что думаю.

— Значит, так. А я-то думал, мы, как старые друзья, поймем друг друга. Ты, оказывается, не заступишься, даже если меня из собственного дома выкинут… Так вот, знай. Завтра на мое место Дугаржаба Беликтуева поставят, а послезавтра твое место Булат Сыденов займет.

— Что ж, если буду плохо работать, пусть меня заменят, — спокойно произнес Кузнецов.

— Понятно. — Цынгуев бросил недокуренную папиросу. — Значит, заступаешься за них? А мы твоего Булата жалеть не будем.

— Эх, Шойдок, пропадешь ты…

Разошлись не простясь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Три старинных кресла Сандан-нойона переместились за большой письменный стол со множеством ящиков, покрытый стеклом. Здесь — президиум. На двух длинных лавках, на всех стульях, что были в кабинете и приемной, сидят депутаты и актив — приглашенные и любопытные.

Сессии сомонного Совета собираются не часто, а полный состав депутатов бывает еще реже. Вот и сегодня едва дотянули до кворума. Догдомэ выехал в областной центр. У Демидовой заболел Бабжа, кузнец Ахметов отсутствует по неизвестной причине… Этим и объясняется демократизм Гурдармаева — на сессии могут присутствовать все желающие. Получается многолюдно, солидно. К тому же Дансаран Ванганович заинтересован, чтобы именно сегодня было побольше народу.

Гурдармаев обычно сам определяет повестку дня сессий, сам делает доклады, сам заранее готовит соответствующие решения. И на этот раз не отступил от правил. Предложил вниманию депутатов несколько дежурных вопросов, нудно и долго освещал их в скучнейшем докладе и утомил всех настолько, что, как и хотелось ему, желающих выступать в прениях почти не было, а «проекты решений» были приняты единогласно:

Вопрос «О депутате Булате Сыденове» он припас к самому концу.

Гурдармаев — на этот раз очень коротко! — изложил обстоятельства, которые потребовали отчета молодого депутата на сессии, и предложил задавать вопросы. Опытный руководитель Гурдармаев, ничего не скажешь. Умеет он хорошо, по-деловому подготовить обсуждение, когда это необходимо. Пусти он дело на самотек, и кто знает, чем бы все кончилось. А Дансаран Ванганович действовал предусмотрительно. Он заранее предупредил, кто какой вопрос должен задать, и присутствующие — депутаты и активисты — проявили поразительную активность и заинтересованность. Не забывали они, допрашивая с пристрастием Булата, в то же самое время превозносить заслуги председателя сомонного Совета.

— Очень своевременно поставлен на сессии отчет Сыденова, — заявляет первый из тех, кому надлежит задавать вопросы. — Странно только, почему товарищ Гурдармаев проявил либерализм, не потребовал гораздо раньше обсудить поведение депутата.

— Как работает передвижная техническая мастерская? — интересуется второй. — Не мешает ли ее нормальной работе так называемое шефство над первой чабанской бригадой?

— Не поспешил ли товарищ Сыденов со сдачей своего личного скота в колхоз? — осторожно и деликатно осведомляется третий.

— По какой такой причине направилась мать молодого коммуниста, комсомольского руководителя колхоза, депутата молиться в дацан? — искренне негодует, задавая вопрос, четвертый.

— Очевидно, сам Булат Сыденов не разделяет религиозных заблуждений своей матушки? — выражает надежду пятый.

Отвечает на вопросы сам Дансаран Ванганович, обводя присутствующих холодным и бесстрастным взором.

Он же, когда вопросы прекращаются, берет слово для выступления. Выразив неудовлетворенность депутатской работой Булата, Дансаран Ванганович говорит далее, что шефство механика над первой бригадой не принесло нужных результатов, а скорее создало даже помехи. Бригадир Цынгуев может это, если депутаты интересуются, подтвердить. Был случай, когда Сыденов, не проявив нужной выдержки, подрался с проезжающими. Намерения у него были самые хорошие — не дать раскомплектовать колхозную сеялку, но кулаки пускать в ход депутату не годится…

В этом месте Дансаран Ванганович отечески укоризненно поглядел на Булата.

Но самая большая, самая серьезная ошибка Сыде-нова — здесь голос Гурдармаева зазвучал громко и гневно — состоит в том, что он, как это следует из поступившего заявления, повез свою престарелую мать в дацан на молебен и за знахарскими снадобьями. Такой поступок, как говорится, ни в какие ворота не лезет!

Дансаран Ванганович выдержал паузу и устало, расслабленно произнес:

— Если я что-то упустил, присутствующие, думаю, дополнят.

Желающих выступать долго