Оглянулась по сторонам, с удивлением отмечая про себя, что за окном уже давно стемнело. Старый телефон в руке оказался разряженным. В кармане всего пара мелких купюр. Но это же не повод, чтобы оставить всё как есть, верно?

Нечеловеческим усилием воли я оторвала тело от кожаного сидения и встала на ватные ноги. Адреналиновый откат дал о себе знать и теперь меня только крупно трясло от мешанины негативных эмоций. И страха — всё, что мне было сказано — это чистая правда.

Да, моя Наденька была всё ещё жива. Дурочка. Она ещё делала так, как просил Басов — верила только ему. Ему одному…

И ноги сами ведут туда, где ждёт меня мой очаровательный предатель. Проходя мимо собственного дома, вглядываюсь в каждую машину, припаркованную во дворе, но знакомых номерных знаков не замечаю. Снова тихо всхлипываю, но тут же прикусываю изнутри щеку, чтобы отрезвить себя хотя бы немного.

Так себе средство, но предстать перед Басовым зарёванной и жалкой было смерти подобно.

Спустя миллионы удушливых секунд я всё-таки замираю у элитной многоэтажки, взлетающей огнями до самых небес. В последний раз гашу в себе вспышки безысходности и нестерпимой горечи, а затем делаю первый шаг на свой персональный эшафот.

В слепой надежде, что меня в последний момент оправдают.

Ключей у меня нет, но консьержу я примелькалась, и он с улыбкой пропускает меня пройти к лифту, а затем взлететь на двадцатый этаж. Здесь, в металлической коробке, я ещё уповаю на то, что Басов прямо сейчас в пене разъезжает по городу и ищет меня.

Но все мои чаяния с дребезгом разбиваются, словно никому не нужный фарфоровый сервиз, годами пылящийся на полке.

Я выхожу на лестничную площадку и отчётливо слышу, что за дверью нужной мне квартиры громко играет музыка. И мне бы сейчас плюнуть на всё и уйти, но я не могу. Чёртов комплекс отличницы не даёт мне этого сделать. Я должна всё довести до конца и только тогда поставить жирную точку, полностью довольная проделанной работой.

Жму на звонок, который, словно насмехаясь надо мной и моей болью, весело щебечет птичьей трелью.

И ничего.

Но ведь я упорная. Я взобралась на самый верх собственной плахи не просто так. Нет уж, пока мне окончательно не отрубят мою тупую и доверчивую башку, я отсюда никуда не уйду.

И снова я остервенело жму на звонок. Снова. Снова. И снова.

Пока наконец-то музыка не стихает, а замки с лязгом не проворачиваются, одним своим звуком закидывая меня в гнилое болото обречённости, боли и обиды.

Но, вопреки ожиданиям, дверь открывается не сразу. И это будто бы последний удар по моей выдержке. Я со всей дури колочу в дверь кулаками, пока всё-таки не получаю то, за чем пришла.

Басов мне открывает, одним своим видом убивая во мне всё живое. Всё светлое, чистое и незамутнённое, что родилось когда-то благодаря ему одному.

Он стоит, уперевшись рукой в дверной косяк, и смотрит на меня исподлобья так, будто бы я для него никто в этом мире. Никем родилась. Никем была. И умру дыркой от бублика.

Он в одних домашних штанах, низко висящих на узких бёдрах. Волосы взъерошены. Глаза красные. Злые. Совершенно чужие.

И мы смотрим друг на друга, понимая предельно точно — это конец.

Что тут ещё скажешь? Всё же понятно без слов.

Всем спасибо. Лавочка щедрости для жалкой Вероники Истоминой с этого дня закрыта навсегда.

— Просто скажи, — хриплю я, не узнавая собственный голос. Он совершенно мёртвый. — Это всё правда?

— Угу, — усмехается Ярослав и меняет позу, складывая руки на груди. Чуть пошатывается. Пьяный, что ли? Но это же вообще не про него.

— Ясно, — задираю голову выше, сдерживая поток жгучих слёз.

— Ой, да брось, Вероничка, ты же теперь не в накладе, — странно тягучим голосом выдаёт Басов и облизывается, медленно скользя по моей фигуре взглядом, полным ненависти.

Ещё утром он смотрел на меня иначе.

— Накупишь себе бусиков-трусиков, все дела, — машет рукой и отворачивается, как будто ему противно на меня смотреть.

И вдруг я понимаю — он уже всё знает.

— Я не взяла ни копейки из того, что мне предложили.

— Да? — удивлённо вскидывает брови Ярослав. — Ах, ну конечно. И как я мог подумать иначе?

Смеётся хрипло. Затем скалится в подобии улыбки и тянется к двери, чтобы захлопнуть её перед моим носом.

Вот так вот просто — раз, и всё.

Слёзы всё-таки срываются с ресниц. Из груди вырывается всхлип абсолютного опустошения. Я почти падаю в обморок от той боли, что испытываю в этот самый момент. Это будто тысячи раскалённых кинжалов, облитых ядом, вонзились в моё сердце одним разом, разрывая его на куски.

Нет, хуже!

Но Басову и этого было мало. Зачем тормозить, когда можно на полной скорости впечатать меня в асфальт, верно?

Он не успевает захлопнуть дверь, когда из гостиной в коридор выходит полуголая блондинка. И я прекрасно знаю её — это Стефания Андриянова. Её волосы тоже в беспорядке. Помада размазана.

— Бас, ну ты где там потерялся? Я тебя заждалась…

Меня взрывает. Нет больше Вероники Истоминой. Ничего больше нет…

— Ты бездушная, эгоистичная, циничная скотина, Басов! — шепчу я ему сквозь бесконечный поток слёз, но этому чудовищу глубоко плевать на то, что от меня ничего не осталось.

— Здорово, правда? — гадко улыбается он, пока я пячусь от него. — Или, постой, тебе что, не понравилось, м-м?

Упираюсь спиной в лифт. На ощупь жму кнопку вызова и тут же створки разъезжаются. Ещё мгновение и этот страшный фильм ужасов подойдёт к концу.

Ну же, потерпи ещё немного, Ника!

— За что? — шепчу я одними губами.

— Забавы ради, — отвечает он, пожимая плечами.

Лифт, наконец, захлопнулся, а я у меня на подкорке навсегда отпечаталось его лицо таким, каким я видела его в последний раз: заострённые скулы, поигрывающие желваки, недовольно поджатые губы и глаза, полные презрения.

Не знаю, как добралась до дома. Просто шла по внутреннему навигатору и ревела в голос, не обращая внимания на прохожих и риторические вопросы из разряда: «девушка, с вами всё в порядке?». Конечно же, да! Что будет ходячему трупу?

Лёгкие на разрыв.

В голове отбойный молоток взбивает в кровавую пену мои мозги.

По венам бежит серная кислота вперемежку с битым стеклом.

Сердца больше нет. Оно осталось там, на двадцатом этаже моего места казни. Растерзанное. И никому не нужное.

Домой ввалилась вся мокрая от дождя. А затем просто сползла