компания предлагала засыпать оставшиеся участки дна четырехдюймовым слоем песка, который частично изолирует вредные отложения от экосистемы. Но даже если это было осуществимо, предложение закрыть менее половины дна озера означало, что оставшаяся часть ядовитых веществ будет циркулировать в воде, как и прежде.

Вождь племени онондага Ирвин Поулесс заметил, что осуществить данное предложение – все равно что заклеить дно озера пластырем. Пластыри хороши для маленьких ран, но «вы же не станете назначать пластырь больному раком». Он призвал к тщательной очистке священного озера. Однако без получения юридического статуса на владение землей власть имущие не позволяли, чтобы наш народ имел равные с ними права за столом переговоров.

Была надежда на то, что пророчество воплотится в жизнь, когда мы «вычесали змей из волос» Объединенной химической компании. Пока все остальные спорили из-за расходов, необходимых для очистки озера, народ онондага избрал позицию, полностью меняющую привычное соотношение, в котором приоритет отдается экономике. В требованиях онондага по возвращению им прав на землю оговаривалась полная очистка озера как часть процесса реституции – и никаких половинчатых мер. Некоренные жители поддержали эти требования по восстановлению озера, выступив сплоченно, как союзники и соседи нации онондага.

В пылу юридических дебатов, технических споров и выбора экологических моделей важно не упустить из виду священную составляющую – вернуть водам оскверненного озера возможность снова выполнять возложенные на него обязанности. Дух Миротворца все еще бродит по этим берегам. Судебный иск касался не только прав на землю, но также прав самой земли, ее права быть здоровой и невредимой.

Мать племени Одри Шенандоа четко обозначила цель. Это не сеть казино, не деньги и не месть. «Предпринимая этот шаг, – сказала она, – мы ищем справедливости. Справедливости для вод. Справедливости для четвероногих и крылатых существ, чью среду обитания украли. Мы добиваемся справедливости не только для себя, но и для всего сотворенного Создателем».

Весной 2010 года федеральный суд вынес решение по иску нации онондага. Дело было прекращено.

Что можно сделать пред лицом слепой несправедливости, как дальше жить? Как нам выполнять свой долг по восстановлению озера?

Когда я впервые услышала об этом месте, это было задолго до начала попыток его спасения. Никто об этом ничего не знал. Все держалось в тайне до того дня, когда появилась эта надпись, как призрак – из ниоткуда:

«HELP!»

Эта надпись размером с футбольное поле, расположенная рядом с шоссе, была выполнена зелеными печатными буквами. Но даже тогда никто не обратил на это внимание.

Пятнадцать лет спустя я вернулась в Сиракузы, где жила в студенческие годы, и увидела, что буквы потускнели и стали почти незаметными рядом с оживленным участком дороги. Однако в моей памяти все еще жило воспоминание об этом послании. Мне нужно было снова увидеть это место.

Стоял прекрасный октябрьский денек, и у меня не было занятий. Я не знала точно, где это место, но слышала о нем. Озеро было таким голубым, что, глядя на него, трудно было поверить в то, какое оно на самом деле. Я проехала за ярмарочной площадью, давно опустевшей и закрытой до следующего сезона. На грязной дороге за ее периметром я обнаружила широко распахнутые ворота, раскачивающиеся на ветру, и въехала внутрь. Моя машина была единственной на задней стоянке, предназначенной для тысяч посетителей ярмарки.

Не было никакой схемы расположения того, что находилось за оградой, но была какая-то тропинка, ведущая в сторону озера. И я пошла по ней, уверенная, что моя машина находится в безопасности в таком глухом месте, а я надолго не задержусь и успею вовремя забрать моих девочек из школы.

Тропа вела меня по изрытой колеями дороге, с обеих сторон которой стеной стояли густые заросли тростника. Я слышала, что каждое лето сюда сбрасывали навоз из конюшен и коровников всех ярмарок штата. Навоз из вычищенных стойл, где держали первоклассных молочных коров, а также оставленный слонами, которые делали здесь промежуточную остановку, в итоге оказывался на этой свалке отходов. Город впоследствии последовал этому примеру, танкерами свозя сюда свои нечистоты. В результате здесь все поросло тростником. Перистые метелки соцветий возвышались над моей головой на несколько футов. Среди гипнотически покачивающихся на ветру и трущихся друг о друга безумных зарослей этих стеблей я потеряла направление и уже не понимала, где озеро. Тропинка шла влево, потом вправо, и в конце концов я оказалась в зарослях без каких-либо ориентиров. Я чувствовала себя крысой, загнанной в лабиринт. Сожалея, что не захватила компас, я выбрала направление, которое, как мне казалось, приведет к озеру.

Вдоль этого берега озера тянется полторы тысячи акров пустоши. Даже шум шоссе – обычно хороший ориентир – заглушался шелестом тростника. Во мне стало зарождаться подозрение, что я выбрала не самое подходящее место для прогулок в одиночестве, по моей шее вверх до затылка даже пробежал легкий озноб, но я убедила себя, что бояться нечего. Здесь никого нет. Кому же еще могла прийти в голову безумная идея бродить в этом богом забытом месте? Ну, разве что другому биологу, которого я была бы рада здесь встретить. Либо ему… либо убийце с топором, избавляющемуся от тела в зарослях тростника. И оно никогда не будет найдено.

Я шла по петляющей тропке, пока не заметила верхушку тополя. Я даже услышала узнаваемый шелест его листвы. Это был долгожданный ориентир. После очередного поворота я увидела все дерево целиком – большой тополь с раскидистыми ветвями, нависшими над дорогой. С самой нижней ветки свешивалось тело человека. Рядом с ним на ветру покачивалась веревка.

Охваченная паникой, я закричала и побежала, не разбирая дороги и путаясь в тростнике. Сердце колотилось в груди, а я все бежала и бежала вперед без оглядки, пока не уперлась в тупик, как в фильме ужасов. В полном соответствии с жанром передо мной предстала жуткая картина: палач в черном капюшоне, в мускулистых руках которого был окровавленный топор. На плахе лежало тело женщины, накрытое плащом. Ее белые кудри свисали с отрубленной головы. Я не могла пошевелиться от ужаса. И вокруг не было никакого движения. Совсем.

Это вырубленное в зарослях тростника пространство с камышовыми стенами было похоже на музейную диораму с фигурами в натуральную величину, застывшими в момент казни. На лбу у меня выступил холодный пот, но я вздохнула с облегчением: «Никаких трупов». Хотя это воплощение чьего-то извращенного воображения было не намного лучше реальных трупов. А хуже всего было то, что теперь я окончательно заблудилась в этом лабиринте. Я хотела бы