– Помнишь, как мы отмечали твой день рождения? – рассмеялся Рассел, как будто угадал ее мысли, и смех его, добродушный, глубокий, еще больше растопил время, отмел в сторону всю эту ненужную, лишнюю, глупую реальность.

– Ну да, – Элизабет тоже засмеялась. – Мы тогда тоже ставили спектакль. Я помню его, я кажется даже помню слова своей роли.

Почему-то ей хотелось не только смеяться, но и плакать: ей захотелось стать маленькой и слабой, беззащитной, и знать, что есть близкие, большие и сильные люди, которые ее любят и защитят, и не дадут в обиду. Не потому, что им от нее что-то надо взамен, а просто потому что любят бескорыстно, не могут не любить. Мама, например. К горлу подступила сладкая, густая волна, она не была тяжелой, не была печальной, но легкости и радости она тоже не приносила. Просто теплая и влажная, переворачивающая все внутри волна.

– Слушай, а что мы здесь стоим, в коридоре? – наконец опомнился Рассел. – Пойдем, я угощу тебя ланчем, здесь совсем близко, за городом есть вполне приличное местечко. Мне его Бетти показала, ну в смысле мисс Севени, твоя учительница. Да ты слышала, наверное, «Приют гурманов» называется. Тут ехать всего-то минут десять, не больше. У тебя есть дела на сегодня?

– Да нет, – пожала плечами Элизабет. – Я хотела в театр пойти, но в принципе мне там сегодня делать нечего.

– Вот и отлично, – улыбнулся Рассел. – Пойдем, посидим часок, ты мне все не спеша и расскажешь. Я специально не спрашиваю тебя ни о чем, не хочу комкать разговор.

Было около трех часов дня, когда они выехали за город. Стояла середина октября и осень еще только наступала. Даже не наступала, а пыталась наступить. Она и не была видна, лишь пропитала все вокруг пряным запахом перенасыщенной, переспелой зелени, который, казалось, сгущал воздух, утяжелял его, так что непонятно было, как он ухитряется парить над землей, не падая вниз.

В машине они почему-то молчали. Элизабет открыла окно, выставила наружу руку. Выпуклый, напористый ветер наполнял ладонь упругим потоком, врывался в кабину, и Элизабет даже приоткрыла рот, чтобы вобрать в себя побольше здоровой свежести. «Надо же, как хорошо, как красиво, – думала Элизабет щурясь от теплого, мягкого, тоже пахнущего свежестью солнца. – Почему я не замечаю красоты? Я живу в ней, а не замечаю».

Потом она подумала, что они едут больше, чем десять минут. Значительно больше. Разом исчезла радость, ее место мгновенно, как по команде, заняла настороженность, которая словно пряталась внутри свернувшим калачиком, поджидая. И вот ее время настало.

Элизабет откинулась на кожаное сиденье дорогого «Линкольна», пытаясь понять, где они находятся, но мелькающий за окном пейзаж ей ничего не напоминал. Она посмотрела на Рассела, лицо его вдруг из добродушного, расслабленного стало напряженным, он сосредоточенно смотрел вперед, словно сейчас из-за поворота ему откроется нечто совершенно удивительное, что никак нельзя пропустить.

«Почему он все время молчит?» – подумала Элизабет, и тут же, словно прочитав ее мысли, Рассел повернулся, взглянул на нее.

– Похоже, я не туда поехал, – сказал он, как бы оправдываясь. – Я там был всего один раз, да и то Бетти сидела за рулем. – Помолчал немного. – Кажется, мы вообще выехали не на ту дорогу. – Снова уставился вперед. В его согнутой спине, в наклоне головы опять чувствовались скованность и напряжение.

– Может быть, нам остановиться, спросить у кого-нибудь? – осторожно предложила Элизабет. – Вон, заправка впереди.

Если бы он проехал мимо, все так же сосредоточенно разглядывая бегущую впереди полосу дороги, она бы открыла дверь и выпрыгнула на ходу. Как раз у самой заправки дорога начинала вилять и круто поворачивала влево, вот там, когда машина сбросила бы скорость, она бы и выпрыгнула. Конечно, она разбилась бы, поранилась об асфальт, но на заправке наверняка были люди, они бы помогли.

Но мимо они не проехали, наоборот: Рассел снова взглянул на нее, улыбнулся, лицо его сразу же расслабилось, машина притормозила, вильнула в сторону съезда, ведущего к бензоколонке, и остановилась. Из будки вышел молодой симпатичный паренек, может быть, даже слишком симпатичный для заправщика, он был в рабочем синем комбинезоне из плотной ткани, большие руки выглядели необъяснимо чистыми для человека, имеющего дело с бензином и машинным маслом. Даже ногти казались чистыми, аккуратно подстриженными. Элизабет заерзала от беспокойства: он так странно смотрел на нее, этот парень, просто поедал взглядом. Может быть, ему просто было скучно и он был рад любому, с кем можно перекинуться парой слов, тем более молоденькой, симпатичной девушке. А может быть…

Но Элизабет не успела придумать, кем он мог бы быть, потому что Рассел разговорился с парнишкой, и выяснилось, что они едут совсем не в ту сторону. Впрочем, оказалось, что до ресторана не так уж далеко, надо прямо за заправкой съехать с основной дороги, потом повернуть направо, проехать около трех миль и на перекрестке взять налево. В общем, минут десять, ну, возможно, двенадцать, не больше.

Они просидели в ресторане не час и не два, а все четыре. Был уже вечер, когда они вышли и направились к машине, запаркованной недалеко, ярдах в двадцати от выхода.

– Тебе нельзя оставаться с ним, – сказал Рассел. – Боюсь, что это просто-напросто опасно. Ведь совершенно непонятно, что он замышляет. – Он помолчал, они прошли несколько шагов, дошли до машины. – Очень опасно, – повторил Рассел задумчиво. – Надо что-то делать, оттягивать нельзя. Конечно, можно подождать до завтра, но завтра надо будет решать.

Элизабет кивнула, она была согласна, наконец она все поняла. Эти последние месяцы она предчувствовала что-то, сомневалась, подозревала, но сложить все вместе, составить целостную картину у нее не получалось. И только теперь она поняла.

Оказывается, Рассел ничего не знал ни про Дину, ни про Влэда. Хотя откуда ему было знать, связь с ним прервалась годы назад. Он и с мамой не переписывался после того, как уехал из Бредтауна тогда, семь лет назад. Так что Элизабет много пришлось рассказывать, долго, пока она не рассказала все.

– Ты невероятно похожа на маму, – повторил Рассел, когда они уселись и ему принесли бокал красного вина, а ей – высокий стакан колы с позвякивающими кусками льда, из которых, как мачта кораблика, затерявшегося среди льдин, вертикально торчала прозрачная пластиковая трубочка. – Когда я тебя увидел, я сразу подумал о Дине, такое между вами поразительное сходство. Я вообще часто вспоминал ее, какая она женственная и, как бы это сказать, изысканная, что ли. Неужели я снова встречу ее? – Рассел покачал головой, улыбнулся, развел руками. – Наверняка она все такая же красивая. Не знаю, конечно, что она подумает, когда увидит меня. Я-то изменился за семь лет, вот видишь, волосы…

– Вы не встретитесь с мамой. – Элизабет опустила голову, потянула коричневую жидкость из трубочки, ей сразу захотелось плакать, к глазам подступила влага, она набухала, пробивалась наружу, и вот уже одинокая капля не удержалась и хлопнулась в стакан, так что недовольно зашипел кусок холодного льда.