Артанские стражники верещат что-то: чтобы я перестал, и отпустил его, и все такое, – и я слышу щелканье затворов, когда на меня наводят автоматы. На миг напрягаюсь, ожидая, что мир растворится в пламени дульных вспышек и ударах пуль.

Вместо этого я слышу вопль Райте:

– Стоять! Не стрелять!

Гаррет царапает мои ноги скрюченными пальцами, но ниже пояса я и так ничего не чувствую. Он пытается вырваться из моего захвата; шея наливается дурной кровью, тело начинает подергиваться, а уроды все не стреляют…

– Или вы не видите, что это обман? – спокойно замечает Райте. – Хитроумный способ покончить с собой: он хочет, чтобы вы его пристрелили. – Он поджимает губы, точно расстроенный учитель. – Живой Кейн нам нужен больше, чем живой Гаррет. – Со вздохом пожимает плечами. – Извини, Винс.

Ну, блин…

С другой стороны, живой Гаррет мне тоже не нужен.

Послушник за моей спиной бормочет что-то невнятное.

– Безусловно, – отвечает Райте. – Но Кейн не должен погибнуть. Увечить его дозволяю без предела.

Крепкая рука ложится мне на плечо. Я нагибаю голову и прижимаю локти к бокам, чтобы меня самого не зафиксировали, как я – Гаррета. Предплечье монаха упирается мне в скулу вполне профессиональным приемом – больно при этом охренительно, – угрожая сломать шейные позвонки.

– Отпусти его, – рычит монах мне на ухо на западном наречии, усиливая захват постепенно. Дает время поразмыслить, какая веселая жизнь меня ждет, если руки станут такими, как сейчас ноги.

– Мгм, – мычу я, преодолевая боль, – щас, дождались.

Резким рывком я ломаю Гаррету гортань и тут же отпускаю. Он отшатывается, захлебываясь собственной кровью, и, пока он пытается встать, я хватаю обеими руками торчащий за его плечом эфес Косалла.

Зачарованный клинок просыпается к всеразрушительной жизни.

Он рассекает ножны, точно мягкий сыр, и глубоко врезается в плечо Гаррета. Тот отступает на шаг, держась за горло и глухо булькая: кхк… кхк… кхк… Монах за моей спиной успевает коротко выругаться, когда звенящий клинок устремляется к его лицу, и, должно быть, падает навзничь, потому что, размахивая мечом за спиной, я не встречаю сопротивления.

Гаррет смотрит на меня застывшими от ужаса глазами. Из зияющей раны хлещет кровь, из перебитой гортани не выходит ни слова. Я пожимаю плечами.

– Ничего личного, Винс.

Пат длится секунду. Никто не движется; артанские стражники держат винтовки наизготовку, но пристрелить меня случайно не хотят, а подходить на длину клинка Косалла не осмеливаются.

А я уж точно никуда не денусь.

Гаррет мелкими шажками отступает к венцу кратера. Он еще держится на ногах, но ноги его уже подкашиваются, дрожат – жить ему недолго. Никто, кроме меня, не глядит в его сторону.

– Кейн, брось меч, – приказывает Райте и, верно, пытается подкрепить слова иными силами: невидимые пальцы направляют мою волю. – Опусти его. – И рука моя слабеет. В глазах монаха искрятся звезды. Он делает шаг. – Вот так. Брось меч.

– Еще шаг… – хриплю я, вскидывая Косалл. По клинку бегут незнакомые узоры начертанных серебром рун. – …И я брошу его в твою лживую глотку!

Руны на клинке выпивают серебро из его глаз, и Райте отступает.

Ну и какого хера мне теперь делать?

Прежде чем я успеваю дать ответ…

Словно червь, выползающий из губ мертвеца, из-за края чаши поднимается чучело Берна.

Труп встает, медленно распрямляется, как подсолнух, тянущийся к солнцу. По обнаженной коже змеятся кельтские узоры, сверкая золотом в лунном свете. Швы, что стянули вспоротый моим ножом живот, кажутся стальной застежкой-молнией; парик, венчавший чучело в его хрустальном гробу, потерялся, и между алюминиевыми скобками, прибившими к черепу остатки кожи, виднеется голая кость. На самой макушке зияет иззубренными краями дыра, пробитая вторым ножом, – кто бы стал ее заклеивать мертвецу? – и сквозь нее проглядывает что-то черное и блестящее, будто газ-антисептик превратил остатки Берновых мозгов в обсидиан. Тварь поднимает голову, и бессмысленно оглядывает нас мертвыми глазами, не в силах сосредоточить взгляд, с неясной тупой угрозой кусачей черепахи, поводящей раззявленным клювом в непроглядно мутной воде.

Зрелище это парализует нас всех, даже охранников. Внизу на платформе недвижно валяется Проховцев – без сознания или мертвый, отсюда не разобрать. Мертвый Берн расправляет плечи. Пальцы его шевелятся, словно щупальца актиний, нашаривая мнимую добычу.

Умирающий Гаррет отшатывается от твари. Кровь из рассекшей плечо раны брызжет во все стороны, заливая лицо чучела, и темный мясистый язык выхлестывает наружу, чтобы слизнуть капли. От знакомого привкуса глаза демона вспыхивают.

Я не успеваю заметить, как движется его рука, – как-то разом она мертвой хваткой вцепляется в здоровое плечо администратора. Когда тварь стискивает его в любовных объятьях, хрип Гаррета переходит в долгое хрусткое «ккккккк…» – должно быть, он пытается кричать. Одержимый демоном труп впивается, распахнув челюсти, в губы артанского вице-короля: реанимация в исполнении насильника.

Демоны питаются чистой Силой, но по душе им лишь одна ее разновидность – Сила, настроенная Оболочкой живого существа на вибрации боли, ужаса и отчаяния. Обычно эти твари таятся развоплощенными рядом с нами, словно стервятники, ожидая, пока кому-нибудь не станет плохо, не способные на большее, чем подтолкнуть в нужном направлении чью-то темнеющую Оболочку. Шанс лично причинить смертельную боль – доступный им только в телесной оболочке – они, должно быть, ценят весьма высоко.

Вселившийся в Берна демон, судя по всему, оттягивается по полной программе: вставший хер этого чучела похож на сырую сардельку в полруки.

Гаррет исходит визгом в распахнутую пасть трупа.

Свободная рука твари разрывает одежду еще живого Гаррета прямо на теле и продолжает рвать – выдирая клочья мяса, впиваясь пальцами в живот, выдергивая полными горстями кровавое месиво. Кишки администратора не выдерживают, заливая дерьмом сплетенные ноги обоих, но мертвец даже не замечает этого. Она запускает руку в продранное брюхо вице-короля, кровь стекает до самого локтя по мере того, как внутрь входят сначала пальцы, потом предплечье, словно исполинский член, дотягиваясь до самого сердца.

И я откуда-то знаю, что эта рука делает. Точно знаю.

Прямой массаж.

Тварь заставляет сердце Гаррета качать кровь, чтобы продолжал жить мозг, чтобы исходил сладостными вибрациями муки, и страха, и отчаяния. Представить не могу, что чувствует Гаррет при этой чудовищной, зверской пытке – и не дай бог мне это узнать!

В конце концов Гаррет перестает отбиваться и только подергивается спазматически, и тогда демон одной рукой отшвыривает тело в кратер, точно ребенок палочку от леденца. Потом чучело сонно потягивается по-кошачьи, и безадресно-злобный взгляд его упирается в меня.