— Я не так наивен. — Усмехнулся он. — Но вижу, что помощь вам нужна. Хотите присесть, выпить? Надеюсь, вы не уйдёте от меня теперь, когда лёд сломан?

— Надо бы. — Анна чувствовала, что лёд действительно сломан, и это было так приятно! — Но мне хочется поговорить, спросить про Орина, про вас. Я не помешаю вам?

— Нет. — Ош взял у прислуги — точно такого же андроида, какой был в его апартаментах на Пскеме, — бокал с необычным напитком: нижняя половина была тёмно-коричневой, верхняя половина — золотисто — оранжевой. И это был не цвет стекла — сам бокал был прозрачным.

— Пили когда-нибудь к’ота? — Спросил Ош. — Нет? Его нужно пить так, чтобы не смешать. То, что на дне — совершенно не съедобно; но даёт аромат… Оно нагревается особым образом, чтобы не нагрелся верхний слой. Пить надо осторожно, но быстро, так как всё равно слои смешиваются. Это церемониальный напиток. Если мы выпьем его, мы, скажем так, перейдём на «Ты». Готовы?

— Да. — Храбро ответила Анна.

Напиток был восхитительный, такой, что дух захватывало. В нём присутствовал, возможно, алкоголь, или какой-то тоник, но очень сильный. А на вкус он был, как апельсин и манго, вместе взятые, с какой-то удивительной смолистой нотой, горчинкой, придающей ему незабываемую прелесть. Анна не допила — побоялась, — а у Оша не осталось ни капли напитка, только коричневая жидкость.

— Можно понюхать? — Анна заглянула в бокал, покачала его, наблюдая, как смешиваются ингредиенты. Нижний слой был более густым и вязким, но разбавлялся прямо на глазах. Запах был неприятным, каким-то больничным.

— Ты научишься со временем. — Пообещал Ош. — Это легко на самом деле.

— Я постараюсь. Очень вкусно, необычно так. — Призналась Анна. — Мне понравилось, я ничего подобного до сих пор не пробовала. Наверное, сложно их так соединить, чтобы не перемешались?

— Не знаю. Не пробовал никогда. Это привилегия леди… и андроидов. — Сверкнул улыбкой Ош. Он неожиданно для себя самого почувствовал себя так легко и свободно, как не чувствовал ни с кем, даже с Орином, с которым они с детства были близкими людьми, практически, братьями. Расстались они с Анной почти друзьями; она ушла раньше, чем хотели оба, но теперь это было уже не важно — и Ош, и она знали, что впереди самое приятное общение, какое только можно себе пожелать. Ош по-прежнему не мог успокоиться и уснуть, но теперь это было уже не то, что прежде, теперь это волнение было приятным. Спартанский образ жизни кипов лишал их многих приятных мелочей и удовольствий, в том числе и удовольствия свободного общения. Жизнь их была скована условностями и пронизана церемонностью во всём. Большинство принимало это без вопросов, как должное, но Ош был не из их числа. Власть женщин иногда тяготила его — он бунтовал не сознательно, принимая веками освящённый порядок, но бунт имел место. Он проявлялся в том, что иногда Ош принимал самостоятельные решения, поступал по-своему, не считаясь с мнением леди Арины, старшей леди в семье, супруги его дяди Ошина; и в том, что его всегда тянуло к мероканцам гораздо сильнее, чем к людям его собственной расы. Втайне он завидовал мероканцам, их свободе, их равенству, а главное — теплоте, которая ощущалась в их отношениях друг с другом. Дружба, любовь родственная и любовь чувственная — эти вещи для мероканца и для кинтанианина Высокой Касты были совершенно разными. Кинтаниане считали чувственную любовь физиологической потребностью, которая неизбежна, как некоторые другие, но о которой в приличном обществе так же упоминать не стоит. При этом вина в том, что эта потребность неизбежна, складывалась на мужчину, на его неукротимые дикие инстинкты; женщина, считали кинтаниане, более чиста в этом смысле. Ош тоже так считал, считал от рождения, но при этом как же он втайне завидовал мероканцам, которые считали страсть, любовь чем-то прекрасным, о чём говорили с завистливой или ностальгической ноткой, чего не скрывали, над чем умилялись! Поцелуй на Кинтане считался чем-то таким же по степени неприличия, как и минет на Земле; а мероканцы открыто целовались в общественных местах. Лорд Ош, безупречный офицер и кинтанианский мужчина, никогда не смог бы сам так поступить, но… иногда втайне мечтал, чтобы этого захотела леди, которая выберет его в мужья.

К браку он относился примерно так же, как долгое время относились земные женщины: с одной стороны, если бы никакая леди не захотела сделать его своим спутником жизни, он комплексовал бы по этому поводу страшно; с другой стороны, его угнетало это. Он хотел бы сам планировать и строить свою судьбу. Ему казалось, что он может это. Хотя пока это был пассивный бунт: он не хотел, но не сопротивлялся; и прилагал все усилия, чтобы сделать своё будущее именно таким, какое на Кинтане считалось блистательным для лорда: быстрая и удачная карьера, брак с влиятельной знатной леди, создание семьи, высокая должность, успешные дети. Другого он просто не знал.

И вот он сам, собственной волей, сломал всё это. Как бы не повернулось всё теперь, карьера его порушена навсегда. Ради чего?! Он не мог понять сам себя теперь, когда напряжение спало, и одна за другой стали разворачиваться перед внутренним взором перспективы. А главное — он не мог понять своего спокойствия. Его это… не расстраивало нисколько?!

А Ивайр не мог понять, что расстраивало его. Всё сложилось, как нельзя более удачно. Но почему же он чувствовал при этом такой холод, такую печаль?! Потому, что Анна вдруг переменилась? Прежде ему казалось, что она испытывает к нему особую нежность. Но сегодня он увидел её такой… такой, какой не видел никогда. Она засветилась изнутри, в ней проявилось желание нравиться, сделавшее её в мгновение ока такой женственной. Виной тому был кинтанианин, и Ивайр был в отчаянии. Оша нельзя было ненавидеть, как Гиссара, он был намного выше и достойнее пеллианина. Он стоил Анны. От этого было больно. И говорить себе о том, что сам он Анне дать ничего не сможет, было бесполезно. Он мог позволить себе благородство, но не мог запретить себе страдать от этого!

Ночью, когда все, даже Ош, уже спали, он спустился в лабораторию и постоял у прозрачной стены, глядя на спящего в капсуле Орина. Внутрь войти не посмел. Ситуация казалась ему гораздо более фантастической, нежели Анне, которая плохо представляла себе действительную разницу между кинтанианами и другими людьми. Ивайр хорошо знал, насколько трудно было бы не кинтанианину выдерживать их темп жизни. А этот мероканец