Орлова обиженно поджала губы. От этой гримасы складки на лице у неё, у крыльев носа, стали ещё глубже, ещё заметнее, прибавив хозяйке в неверном свете трепещущего на ветру огонька с десяток лет.

— Удивляюсь я на вас, Анна Ивановна! — заскрипела она. — Вроде и возраст у вас уже солидный, не ребёнок давно. А всё свой дар на забавы пускаете! Школы, науки… Для кого? Вы б ещё телятам али курам азбуку преподавать начали! Зачем это всё для крестьян? У них головы под это неприспособленные! Вот и бегут горемычные от ноши непосильной! И Петенька мой, на вас глядючи, тоже в эдакой ерунде…

Орлова скрипела и обличала. Голова у Аннушки болела всё сильнее. Перед глазами мельтешили тёмные мушки. Даже земля, казалось, начала шевелиться. То, что у ног сошедшей с крыльца вдовы действительно что-то движется, стало понятно по тому, как тихонько взвизгнула Ольга и как дёрнулась сама Мария Гавриловна. Дёрнулась и чуть подалась вперёд, высветив крупную серую мышь, нагло копошащуюся среди людей.

Оказавшись в центре всеобщего внимания, мышь ещё пару мгновений что-то жевала, затем вальяжно развернулась и за мгновение до того, как на неё опустилась карающая вдовья туфля, юркнула в спасительную тьму.

— Ох и развелось их в последнее время, — посетовала Орлова, в очередной раз сменив тональность беседы. — Напасть прямо какая-то! Вернее, это на кошек моих напасть, а мыши этим пользуются. Вот не ведутся кошки, и всё! Уж с год как. А может, и более… Дохнут да пропадают!

Орлова причитала, а Аннушка с ужасом разглядывала то место, рядом с которым не так давно сидела мышь. На одном из обломков досок, которыми была вымощена дорожка от калитки до крыльца, чернел грязный отпечаток огромного сапога с орнаментной набойкой на каблуке.

— Приступ? — спросил Михаил, подхватывая резко побледневшую видящую под локоть.

— Голова? — заботливо уточнила сестра и кинулась поддерживать Аннушку с другой стороны.

— Мыши испугалась? Да не бойся, я шугнула её уже, — покровительственно утешила гостью Орлова.

— След, — трясущимися губами выговорила Аннушка и указала на доску.

Все посмотрели вниз, Мария Гавриловна даже свечку пониже опустила, чтобы получше разглядеть. Разглядела и заговорила осуждающе:

— А? Так ты чего всполошилась-то, след и след… Ты что, подумала, то чужой и лихой человек оставил? Так нет. Это мужа моего покойного сапоги… Петенька их вот донашивает. Велики они ему, неимоверно, хлябают да вихляются… Но так он их на балы и не таскает, так, по лесу пройти, или вот как сегодня, в овсерваторию свою — звёзды в трубу смотреть… Хотя какие сегодня звёзды? Тучи одни!..

— Где у вашего сына обсерватория? — перебил её Милованов.

— А? — растерялась непривычная к подобному обращению вдова.

— Обсерватория где? — рявкнул Михаил, отпуская локоть Анны и делая шаг вперёд.

Аннушка ещё успела заметить, что на сюртуке соседа пониже спины вызывающе белеет прореха, доказывая, что перемахнуть плетень без потерь не удалось, как за домом, у самой кромки леса, полыхнуло во всё небо. Аннушку скрутило от боли.

Окружающие тёмного всполоха видеть не могли, но не по себе стало всем. Милованов обернулся, увидел оседающую на землю видящую и вновь вцепился ей в локти.

— Началось? Где? — голос его звучал глухо, отрывисто.

Аннушка могла бы сказать, что началось всё давным-давно, а сейчас всё заканчивается. Но говорить не было ни сил, ни желания. Она подняла дрожащую руку и указала в дальний угол то ли сада, то ли огорода, тянущегося за орловским домом, где в темноте угадывались очертания кривенькой сараюшки.

Милованов разжал руки и ринулся во тьму.

— Куда?! Клубника! Клубнику не потопчи! — запричитала ему вслед Орлова.

Внимания на неё никто не обратил. Все ринулись за Миловановым. Впереди Андрей, следом — Аннушка и Ольга, поддерживая друг друга.

Глава 82. Обсерватория

Михаил бежал. Ноги разъезжались на жирной влажной земле. В темноте чётко слышались хруст, приглушённые чертыхания и тяжёлое дыхание Андрея за спиной. Впереди царило безмолвие.

Михаил бежал, а в памяти мелькали картинки. Вот Орлов на балу ногу о кадку с цветами зашиб и, прихрамывая, мчится к выходу из зала. Что его подгоняло? Неловкость из-за поведения маменьки, или ритуал провести спешил?

Вот Петр Ростиславович мнется на пороге беседки, лепечет что-то о школе, книгах, своей забывчивости… Смущен. Стесняется своей рассеянности? А может, услышал часть разговора и испуган?

Или вот карта: родная усадьба, усадьба Кречетовых, меж ними крохотный клинышек Орловской усадьбы, а вокруг крестики жмутся, которыми Андрей места, где тела нашли, отметил.

Михаил бежал и корил себя за то, что не заподозрил мальчишку сразу. Турчилина заподозрил, а этого гаденыша — нет. Размер ноги мал? Со следом не совпадает? Что с того? Прав был Амос. Он идиот!

Бежать пришлось неожиданно долго, а может, это мгновения вдруг растянулись и стали длинными и вместительными. Они вместили в себя все страхи и опасения, все тревоги и сожаления. Они вместили всё. Поглотили и не заметили, остались такими же пустыми и равнодушными к суете, к бессмысленным человеческим потугам что-то изменить и переиначить.

Сараюшка вблизи оказалась довольно высоким крепким строением, что насмешливо и грозно нависало над незваным гостем. Михаил уткнулся ладонями в прохладные, шершавые бревенчатые стены и, не опасаясь занозить руки, пошёл вокруг шестиугольной башенки.

— Ты куда? — страшным шёпотом спросил Андрей, только сейчас сумевший догнать приятеля.

— Дверь, — коротко пояснил Михаил. — Темнотища. Вход найти не могу.

Андрей тотчас же присоединился к поискам, начав обход сруба в противоположном направлении. Встретились скоро. Длина каждой стены не превышала и пяти шагов. Двери не было. Окон тоже. По периметру всей башни, саженях в двух над головой, можно было угадать неширокий консольный выступ.

— Как этот гад внутрь попал? — глухо рыкнул Андрей. — Да и там ли он вообще?

Обернулись резко и не сговариваясь. Обоих обдало волной холодного ужаса. Ринувшись к сараю, забыли про сестёр Кречетовых, бросили их одних, в темноте. Анна Ивановна лишь направление указала. Кто знает, может, преступник и не в строении вовсе, а неподалёку, в обильно растущих кустах засел?

Невеликое поместье Орловых, клинышком в несколько десятин втиснувшееся между куда более обширными владениями соседей, ночью ощущалось бескрайним. Дом и мечущийся возле него огонёк свечи казались маленькими, игрушечными и необычайно далёкими. Голос продолжающей что-то выкрикивать Марии Гавриловны доносился слабыми порывами, разобрать, что кричала