Граф, заявив, что мало знаком с сердцами молоденьких девушек, сказал, без всякого сомнения, истину.

– Если бы я так же думал, – сказал Имс, – то завтра же отыскал бы его.

– Это зачем? Разве для вас не все равно: будет ли он побит или нет?

Наступила другая пауза, в течение которой Джонни едва не расплакался.

– Не хотите ли вы сказать, что влюблены в мисс Лили Дель?

– Не знаю, влюблен ли я в нее, – сказал Джонни, весь вспыхнув. Он решился рассказать своему другу всю истину. Портвейн Покинса как-то особенно располагал к откровенности. – Но знаю, милорд, что для нее я готов идти в огонь и воду. Я знал ее много лет прежде, чем он впервые ее увидел, и любил ее так, как ему никогда не любить. Когда я услышал, что она приняла его предложение, я готов был перерезать горло или себе, или ему.

– Вот оно что, – сказал граф.

– Это смешно, я знаю, – сказал Джонни. – Моего предложения она, разумеется, не приняла бы.

– Я не вижу причины этому.

– За душой у меня нет шиллинга.

– Да девушки и не думают об этом.

– И притом же я ни больше ни меньше как клерк в управлении сбора податей! А это такая ничтожная вещь.

– Да и тот ни больше ни меньше, как клерк, только в другом управлении.

Граф, живя в Гествике, вовсе не знал, что управление сбора податей находилось в Сити, а генеральный комитет – в Вайтголле и что их разделяла страшная бездна.

– О, да, – сказал Джонни, – только его управление – вещь совсем другого рода, и притом еще он такой франт, такой молодец.

– Клянусь Георгом, ничего этого я в нем не замечаю, – возразил граф.

– Нисколько не удивительно, что она приняла его предложение. Я возненавидел его с первой минуты, как его увидел, но это еще не может служить поводом к тому, что она должна тоже ненавидеть его. У него такие элегантные манеры, а девушкам это и нравится. На нее я никогда не сердился, а его так бы вот и прибил.

Говоря это, Джонни сделал движение, как будто намеревался применить слово к делу, если бы перед ним стоял Кросби.

– А вы ей делали предложение? – спросил граф.

– Нет, да и мог ли я сделать это, когда у меня самого нет куска хлеба?

– И вы даже не сказали ей… что влюблены в нее или что-нибудь в этом роде?

– Теперь она это знает, – отвечал Джонни. – Перед отъездом сюда, полагая, что она непременно выйдет за него, я пришел проститься с ней и, право, не мог не высказать, что было на душе.

– Мне кажется, мой милый друг, что вы должны быть премного обязаны Кросби, если вы намерены…

– Знаю, милорд, что вы хотите сказать. Я ему ни на волос не обязан. Я убежден, что все это убьет ее. Что касается до меня, то если бы я знал, что она примет…

Снова наступила пауза, граф видел, что на глаза Джонни выступали слезы.

– Кажется, я начинаю понимать, в чем дело, – сказал граф, – я могу дать вам хороший совет. На Рождество приезжайте-ка в Гествик провести со мной праздники.

– О, милорд!

– Пожалуйста, без милордства, а сделайте так, как я вам говорю. Да, кстати, леди Джулия дала мне поручение, чуть было не позабыл. Она лично хочет поблагодарить вас за подвиг в моем поле.

– Все это, милорд, чистейшие пустяки.

– Прекрасно, вы ей так и скажи́те. Даю вам честное слово, что она ненавидит Кросби не меньше вашего и готова бы, по вашему выражению, прибить его до полусмерти, да не знает, как это сделать. Вы приедете на Святки в Гествик, а оттуда побываете в Оллингтоне и откровенно расскажете там, что у вас на душе.

– Теперь я не в состоянии сказать ей слова.

– В таком случае объяснитесь со сквайром. Поезжайте к нему и смело расскажите ему, что думаете. Пожалуйста, не говорите мне об этих франтах, об этих молодцах. Кто честно поступает во всем, тот и молодец. Только такого человека я и признаю за молодца. Поезжайте прямо к старому Делю и скажите ему, что приехали от меня, из гествикского дома. Скажите ему, что если он подложит под котел тростинку, чтобы вскипятить его, то я подбавлю хворостину. Он поймет, что это значит.

– О, нет, милорд.

– А я говорю «да». – И граф, стоявший в это время на ковре перед камином, глубоко запустил руки в карманы своих панталон. – Я очень люблю эту девушку и готов сделать для нее многое. Спросите леди Джулию, не говорил ли я ей это задолго прежде, чем узнал, что вы смотрите на нее овечьими глазками. А теперь тем больше, ведь я у вас в долгу, мистер Джонни. Господь с вами! ведь я отлично знал вашего отца, и, сказать по правде, кажется, я-то и помог ему разориться. Он арендовал землю у меня, вы знаете, и это его разорило, тут нет и не может быть сомнения. Он столько же знал о какой-нибудь скотине, столько… сколько вон этот лакей. Проживи он до сегодня, и, право, не был бы умнее.

Джонни молчал, глаза его были полны слез. Да и что мог он сказать своему другу.

– Поедемте вместе со мной, – продолжал граф, – и вы увидите, что все будет устроено как нельзя лучше. Действительно, вы правы, ей в настоящее время нельзя говорить об этом. Но расскажите все ее дяде, а потом и матери. Главнее всего не думайте, что вы ее не стоите. Мужчина никогда не должен так думать. Поверьте, что в жизни ценят людей по их собственному достоинству. Если бы вы сделаны были из грязи, как этот Кросби, то, без сомнения, вас бы разгадали. Но ведь я не думаю, что вы сделаны из грязи.

– Не думаю и я.

– То-то же и есть. Вы можете, я полагаю, отправиться со мной послезавтра.

– Боюсь, что нельзя. Я уже был в отпуске.

– Так не хотите ли, я напишу старому Бофлю и попрошу его сделать это мне в особенное одолжение.

– Нет, – сказал Джонни, – не хочу. Завтра я посмотрю и дам вам знать. Во всяком случае я, могу приехать в субботу вечером, на почтовом поезде.

– Это не совсем будет комфортабельно. Нельзя ли поехать со мной? Теперь, доброй ночи, мой милый, помните, что если я что скажу, то и сделаю. Могу похвастаться, что от слова своего никогда еще не отрекался.

Сказав это, граф протянул левую руку и, посмотрев довольно величественно на молодого человека, правой рукой три раза провел по своей груди. Во все время небольшой этой сцены Джон Имс чувствовал себя настоящим графом.

– Не знаю, что сказать вам, милорд.

– Ничего не говорите… не нужно ни слова. Говорите лучше себе, что трус никогда не сыщет хорошей невесты. Доброй ночи, мой друг, доброй ночи. Завтра я дома не обедаю, но вы можете зайти ко мне часов в шесть и сказать, как вы решите насчет поездки.

Имс вышел из комнаты, не сказав больше ни слова, и вскоре очутился на холодном воздухе улицы Джермэн. Была лунная светлая ночь, тротуар лоснился и был чист, как ручка какой-нибудь леди. С той минуты, как он вошел в гостиницу Покинса, весь мир для него изменился. Неужели, в самом деле, возможная вещь, что Лили Дель может еще сделаться его женой? Действительно ли, что он, даже теперь, находился в таком положении, что смело мог идти к оллингтонскому сквайру и объяснить ему свои виды на его племянницу Лили? До какой степени можно было полагаться на слово графа Дегеста? Чтобы жениться на Лили Дель, необходимо иметь состояние. Двести или триста фунтов в год, это по самой крайней мере! Граф не дал ему понять, что в случае надобности за такой суммой не будет остановки. Несмотря на то, возвращаясь в Буртон-Кресцент, Джонни решил, что ему должно ехать в Гествик, должно повиноваться приказанию графа. Относительно самой Лили он чувствовал, что перед ней еще долго, долго нельзя будет высказаться.