Лицо его исказилось подобием улыбки.

– Ну вот, – сказал он. – А я столько репетировал. И, кажется, все испортил.

"А может быть, я слишком долго тянул, – думал он. – Или не правильно себя повел. Или это мне возмездие за то, как все начиналось – полное равнодушие с моей стороны и только одна забота, как бы избежать глубокой привязанности к ней. Теперь как раз я сам этого хочу, но меня отложили про запас, как джокера ”.

Но, во всяком случае, утешил себя Ричардсон, неопределенности пришел конец, не будет больше душевных терзаний: он понял, что Милли для него важнее всего. Сейчас без нее одна лишь пустота…

– Пожалуйста, Брайан. – Милли немного успокоилась, к ней постепенно возвращалось обычное самообладание. Очень серьезно она продолжала; – Я польщена такой честью, милый, и думаю, что отвечу тебе “да”. Но я хочу быть полностью уверенной – ради нас обоих. Пожалуйста, милый, дай мне немного времени.

Он спросил с грубой бесцеремонностью:

– И сколько же?

Они сидели рядом на диване, склонив головы друг к другу, пальцы их тесно переплелись.

– Не знаю, дорогой, честно, сама не знаю и очень надеюсь, что ты не будешь настаивать на какой-то определенной дате. Я не вынесу, если надо мной будет висеть какой-то точный срок. Но я обещаю тебе, что скажу сразу, как только сама пойму.

«Да что же это со мной творится, – подумала Милли. – Что я, боюсь жизни, что ли? Зачем колебаться, почему не решить все прямо сейчас?” Но тот же рассудительный голос вновь настойчиво предостерег: “Не спеши!»

Брайан раскрыл объятия, и Милли прильнула к его груди. Губы их встретились, он стал осыпать ее жаркими поцелуями. Милли почувствовала, как в ней пробуждается желание, сердце бешено заколотилось. Она ощутила на своем теле его ласковые руки…

* * *

Ближе к ночи Брайан Ричардсон принес в гостиную кофе. Милли осталась на кухне нарезать салями для сандвичей. Она только что заметила, что оставшаяся после завтрака грязная посуда все еще лежала в мойке. “А действительно, – мелькнула у нее мысль, – не мешало бы и домой привнести кое-что из служебного обихода”.

Ричардсон подошел к портативному телевизору Милли, стоявшему на низком столике перед одним из просторных кресел. Включив аппарат, он позвал Милли:

– Не знаю, смогу ли это вынести, но, думается, лучше нам знать – пусть даже самое худшее.

В то время, когда Милли вошла с тарелкой сандвичей, Си-би-си начала передавать программу новостей.

Как стало обычным в последнее время, первые сообщения касались ухудшения международной обстановки. В Лаосе начались мятежи, подстрекаемые Советами, и на американскую ноту протеста Кремль ответил с враждебной воинственностью. В европейских странах – сателлитах Советов отмечалась массированная концентрация войск. Москва и Пекин, подлатавшие свои взаимоотношения, обменялись новыми сердечными любезностями.

– Надвигается, – пробурчал Ричардсон. – С каждым днем все ближе и ближе.

Настала очередь дела Анри Дюваля.

Холеный диктор объявил: “Сегодня в Оттаве вокруг Анри Дюваля, человека без родины, ожидающего сейчас в Ванкувере депортации, разразился скандал в палате общин. В разгар стычки между правительством и оппозицией Арнольд Джини, депутат от Восточного Монреаля, был удален из зала до конца сегодняшнего заседания…"

Позади диктора на экране появилась фотография Анри Дюваля, за ней – снимок крупным планом увечного депутата. Как и опасались Ричардсон и Джеймс Хауден, эпизод с удалением Джини из зала и фраза Харви Уоррендера о “человеческих отбросах”, которая его вызвала, стали “гвоздем” всей истории. И как бы объективно ни подавалось сообщение, скиталец и калека неизбежно выглядели жертвами жестокосердного и неумолимого правительства.

"Вот как описывает события в палате корреспондент Си-би-си Норман Дипинг…” – продолжал диктор, и Ричардсон выключил телевизор.

– Нет сил на все это смотреть, – сказал он. – Ты не возражаешь?

– Нет, конечно, – покачала головой Милли. Понимая всю значительность того, что она увидела в телепередаче, Милли сегодня вечером тем не менее не могла заставить себя проявлять к этому должный интерес. Самый важный для нее вопрос оставался пока нерешенным…

– Черт бы их всех побрал, – Брайан Ричардсон ткнул пальцем в сторону погасшего экрана телевизора. – Ты знаешь, какая у них аудитория? От побережья до побережья. Добавь к этому радио, местные телестудии, завтрашние газеты… – Он в полной безысходности пожал плечами.

– Я все понимаю, – ответила Милли. Она попыталась отвлечься от своих забот. – Жаль, что ничем не могу помочь.

Ричардсон поднялся из кресла и принялся расхаживать по гостиной.

– Ты уже помогла, Милли. Ведь это ты обнаружила… – он оставил фразу незаконченной.

Им обоим, догадалась Милли, одновременно вспомнилась фотокопия, секретная сделка между Джеймсом Хауденом и Харви Уоррендером. Она осторожно спросила:

– А тебе удалось?.. Он замотал головой:

– Да будь оно все проклято! Ни одной зацепки… Ничего…

– А знаешь, – медленно произнесла Милли, – в мистере Уоррендере есть все-таки что-то странное. Его манера говорить, все поведение – будто он в постоянном нервном напряжении. А то, как он боготворит своего сына, – ну, того, что погиб на войне…

Милли оборвала себя, испугавшись появившегося на лице Брайана Ричардсона выражения. На нее уставились вдруг остекленевшие глаза, челюсть его отвисла.

– Брайан, – несмело позвала она его.

– Милли, крошка, повтори, что ты сказала, – хриплым шепотом попросил он.

Она в полной растерянности послушно повторила:

– Мистер Уоррендер… Я сказала, что есть что-то очень странное в его отношении к сыну. Я слышала, он у себя дома даже какой-то храм устроил в его честь. Об этом все говорят.

– Ага, – кивнул Ричардсон. Он изо всех сил старался скрыть охватившее его возбуждение. – Ну да. Ладно, по-моему, ничего такого в этом нет.

Он начал обдумывать, как бы поскорее вырваться отсюда. Необходимо позвонить немедленно – но не от Милли. Кое-какие вещи.., шаги, которые ему, возможно, придется предпринять.., об этом Милли никогда не должна узнать.

Через двадцать минут он уже звонил из круглосуточно открытой аптеки.

– А мне плевать, сколько сейчас времени, – заявил Ричардсон абоненту на другом конце провода. – Я сказал, чтобы вы сию минуту были в центре, жду вас в “Джаспер лаундж”.

Бледный молодой человек в очках в черепаховой оправе, которого подняли из кровати, нервно вертел в руках рюмку.

– Но я действительно не уверен, что смогу это сделать, – опечаленно заявил он.