– Тихо, – предупредил он и кивнул на темный архив, откуда они только что вышли с Нари. – Продолжим разговор в другом месте.

Рашид пошел с ним, но продолжал метать молнии, и, как только Али запер за ними дверь, секретарь набросился на него.

– Я чего-то не понимаю, брат, скажи мне? – потребовал он. – Будь так добр. Потому что у меня в голове не увязывается юноша, ради спасения которого Анас сложил голову, и тип, который сгоняет шафитов в бронзовую лодку.

– Я городской каид, – сказал Али, презирая себя за то, что оправдывается. – Эти шафиты напали на сектор Дэвов. Их судили и приговорили к казни по законам нашего города. Это был мой долг.

– Долг у него, – буркнул Рашид, меряя шагами комнату. – Должность каида не единственный твой долг в этой жизни. – Он оглянулся. – Видно, на самом деле ты не так уж и отличаешься от своего брата. Хорошенькая огнепоклонница взмахнула перед ним ресницами, и он уже…

– С меня хватит, – вспылил Али. – Я ясно дал понять, что прекращаю спонсировать «Танзим», когда узнал, что на мои деньги вы приобретаете оружие. Отставку я предложил, чтобы сохранить тебе жизнь. А что до бану Нахиды… – С каждым словом Али все больше распалялся. – Боже, Рашид, эта девочка выросла в Египте, среди людей, она не какая-то жрица огня из Великого храма. И она гостья моего отца. Как можно быть настолько предвзятыми к Дэвам, чтобы возражать против моей дружбы…

– Дружбы? – перебил Рашид возмущенно. – Нельзя водить дружбу с огнепоклонниками, Ализейд. Они оставят тебя в дураках. Сближение с Дэвами, допуск Дэвов ко двору и в Королевскую гвардию – вот где твоя семья сбилась с пути истинного!

Али ответил ледяным тоном:

– Надеюсь, ты сам слышишь иронию, обвиняя ее в том, что она обманом втерлась ко мне в доверие. – Рашид залился краской, но Али еще не закончил. – Я развязался с «Танзимом», Рашид. Я не смог бы помочь вам при всем желании. Уже никак. Отец узнал про деньги.

Это заставило Рашида замолчать. На глазах Али кровь отлила у него от лица.

– Он еще что-то подозревает?

Али отрицательно покачал головой.

– Сомневаюсь, что стоял бы здесь сейчас, если бы он узнал про Тюрана. Но денег было достаточно. Уверен, его шпионы следят за каждым моим шагом, не говоря уже о моих счетах в казначействе.

Рашид задумался, на время позабыв свой гнев.

– Мы заляжем на дно. Выждем около года, пока внимание к тебе не притупится. А тем временем…

– Нет, – перебил Али решительно. – Отец ясно дал понять, что если он хотя бы заподозрит меня в измене, то пострадаю не я, а невинные шафиты. Я не буду рисковать чужими жизнями. Но в этом и нет необходимости.

Рашид нахмурился.

– Это в каком смысле?

– Я заключил договор с моим братом, – объяснил Али. – Пока я буду послушно выполнять волю отца. А когда Мунтадир станет королем, он даст мне бразды правления по шафитскому вопросу. – Он воодушевленно повысил голос: с того самого разговора у него в голове роилось столько идей. – Рашид, подумай, сколько всего можно будет сделать для шафитов, когда король будет публично поддерживать наши инициативы. Мы могли бы составить производственный план, расширить приют на деньги казначейства…

– Твой брат? – переспросил Рашид, не веря своим ушам. – Ты веришь, Мунтадир разрешит тебе помогать шафитам, еще и за казенный счет? – Он сузил глаза. – Нельзя же быть таким наивным, Али. Казна пригодится твоему брату только для того, чтобы все пропить и спустить на танцовщиц.

– Это неправда, – возразил Али, хотя, если быть до конца откровенным, эта мысль и ему приходила в голову. – Он не такой.

Рашид посмотрел на него с нечитаемым выражением во взгляде.

– Но ты ведь не выполняешь его волю. Если бы ты был верен королю до конца, ты бы сдал нас солдатам. – Он отрывисто кивнул на бумаги об увольнении. – Меня бы казнили, а не выписывали бы пенсию.

Али подумал над ответом.

– Мы не сходимся во взглядах на то, как помочь шафитам. Это не значит, что я желаю тебе зла.

– Или ты понимаешь, что мы правы, хотя бы в глубине души. – Рашид взял паузу после этих слов и вздохнул, как будто вмиг постарев на десять лет. – Так не может долго продолжаться, Ализейд, – предостерег он. – Лавировать между верностью своей семье и верностью своим принципам. Однажды тебе придется сделать окончательный выбор.

Я уже сделал свой выбор. Хотя Али не сразу согласился с планами отца на Нари, он начинал понимать, к чему этот союз может привести. Брак между эмиром и бану Нахидой может навсегда помирить Дэвов и Гезири. Бану Нахида сама выросла среди людей и до сих пор была похожа на человека – разве не сможет она повлиять на свое племя и убедить их смягчиться по отношению к шафитам? Али чувствовал в этом шанс, реальный шанс встряхнуть обстановку в Дэвабаде так, чтобы все сразу встало на свои места.

Но он не сможет сделать это из-за решетки. Али вернул Рашиду бумаги об отставке.

– Возьми, Рашид. Возвращайся домой.

– Я не вернусь в Ам-Гезиру, – отказался тот. – Я не брошу Дэвабад, сестра Фатума не бросит сирот, а Ханно не бросит освобождать шафитов из рабства. Наше дело важнее каждого из нас. Я-то думал, смерть шейха Анаса научила тебя хотя бы этому.

Али промолчал. На самом деле смерть Анаса – и то, что ей предшествовало, и то, что было после, – научила его многому. Но он не думал, что Рашид оценит эти уроки.

В лице Рашида что-то дрогнуло.

– Ты был моим протеже, знаешь ли. Моей надеждой. Анас не хотел тебя вербовать. Он считал, что ты слишком молод. А я его уговорил. – В его голосе зазвучало раскаяние. – Но возможно, он был прав.

Он отвернулся и пошел к выходу.

– Мы тебя больше не побеспокоим, принц. Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти. А я надеюсь, ты передумаешь. Потому что в твой судный день, Ализейд, когда тебя спросят, почему ты не стоял насмерть за то, что считал справедливым… – Он помедлил, и следующие слова поразили Али в самое сердце, как метко пущенная стрела. – Верность семье не сможет тебя оправдать.

Паланкин, который вез Нари из дворца, и тесный «цветочный коробок», в котором она приехала сюда вместе с вечно брюзжащим Афшином, были как небо и земля. Этот паланкин был под стать ее высокому положению в обществе и мог вместить полдюжины джиннов, а переноской занималась целая дюжина. Убранство было пышным до неприличия: горы набивных подушек, шелковые ленты, смоченные в благовониях, и непочатая бочка вина.

Окна были плотно зашторены. Нари еще раз попыталась отдернуть шелковую занавеску, но они были пришиты намертво. Тут ее осенило, и она посмотрела на свою ладонь. Нари открыла рот…

– Не надо, – осадила ее Низрин. – Даже не думай поджигать занавески. Особенно на своем человеческом языке. – Она цокнула языком. – Говорила я, что этот мальчишка Кахтани тебя дурному научит.