Симфония № 15 Шостаковича – это симфония надежды, выживания, поддержания собственного творчества и целостности во время подавления. В этом произведении переплетается много надежды и много отчаяния. Я идентифицирую себя с рыданиями скрипки. Я идентифицирую себя со стоном виолончели. Я идентифицирую себя со звуками горна, радостными или яростными.

Инструменты говорят о трагической жизни и триумфальной смерти – старик в мире со своей судьбой в последний раз размышляет о своей жизни. Музыка говорит со мной и говорит для меня. Теперь она в гармонии с моими мыслями и эмоциями. Мне это очень нужно сейчас. Спасибо, Дмитрий. Ты все ещё в этом мире, а не в несуществующем мире. Твоя творческая сила, создающая жизнь, продолжает освещать как живых, так и умирающих типа меня. Теперь звучат последние аккорды – триумфальный конец симфонии № 15 Шостаковича. И я чувствую смирение с судьбой.

Я пишу записку, прошу прощения у всех, говорю, что моя миссия закончена и прощайте. Я кладу записку под «дворник» на лобовом стекле, словно это уведомление о штрафе за нарушение правил дорожного движения.

Поразительно, но на мне всё ещё, так сказать, арендованный костюм, я ещё раз пытаюсь встроиться – даже в смерти. Я все ещё алетофоб. Следует ли мне сказать правду, почему я совершаю самоубийство? Я так привык быть кем-то ещё, что я забыл, кто я, даже сейчас. Но теперь я знаю, кто я: тот, кто не должен существовать или кому не следовало существовать. Я продолжал дышать, хотя был мёртв уже столькими образами, пожирая природу и принося вред природе.

Таким образом, я маскирую свою смерть так, как я маскировал свою жизнь! Вся моя жизнь была одним длинным, напряжённым укрывательством. Когда я был студентом, мне внушались определённые идеи, и я, в свою очередь, внушал своим студентам определённые идеи. Да, я пытался сопротивляться и пробудить и стимулировать некий скептицизм, но никогда – в достаточной мере, чтобы удовлетворить моё глубочайшее понимание того, что мне следует делать. Таким образом я притворялся, что избегаю слишком большой маргинальности, но меня всё равно обвиняли в том, что я – профессор, вышедший из-под контроля! Я пытался смеяться, даже когда плакал внутри, только для того, чтобы слиться с теми, кто смеялся. Я пытался плакать, даже когда смеялся внутри, просто для того, чтобы слиться с теми, кто плакал. Я – скомпрометированный человек. Джульетта всё сказала правильно: я – фальшивый, но вскоре буду фальшивым мертвецом! Если жизнь проектируется, то это неразумное проектирование, поскольку мы не можем ответить на вопросы о нерешаемых проблемах и трагедиях, которые не мы создали.

Мне не нужно доедать все эти морковки, если я не хочу, или я мог бы добавить морковок. Мне следует себя убить? У меня в голове вспыхивает сомнение. Абсурдно сомневаться в свободе выбора тогда, когда я пытаюсь покончить со всеми своими сомнениями и выборами! Незнание болезненно покончит со мной. Незнание, как и Дарт Вейдр, – это сильный убийца, Лорд Ужаса.

В США я постоянно переделывал себя, чтобы встроиться и получить одобрение тех, кого не одобрял сам! Мне не удалось подняться над обстоятельствами. Почти невозможно просветить студентов, у которых с первого дня промывают мозги, и доказать им, что самое большое промывание мозгов в Америке – это заявление о том, что в Америке нет промывания мозгов. Да, я признаю, что у меня тоже промыты мозги. Я не могу принять мысль, что табу хорошего или плохого – это внушение определённых идей.

Я сделал творческий вклад в нескольких областях, но я никогда не мог понять простейшие вещи или освоить простейшие вещи. Один раз мне пришлось звонить другу, который установил у меня в туалете новое сиденье. Два проклятых винта! Я был слишком глуп, чтобы повернуть два проклятых винта! Я жую несколько морковок и проглатываю пару таблеток, запиваю всё это большим глотком гранатового сока.

Я не мог любить деньги. Я не мог прогибаться перед властями достаточно, чтобы облегчить себе жизнь, и я презирал себя за то, что немного всё-таки прогибался. Я никогда не верил, что моя новая родина, США, – это всё то, что заявляется, или что моя изначальная родина, Иран, так же славен, как нам внушали книги по истории.

Ложь, как пчёлы, жужжала вокруг и жалила меня всю жизнь. Я присоединился к пчёлам и жалил себя сам своими претензиями и утайками! Если Америка так красива, почему она должна быть фиксирована стольким количеством образов? Разве миллионы нуждающихся американцев живут американским образом жизни, мечтают об американской мечте или видят американские кошмары? Они живут здесь или в другой стране, но у них галлюцинации, что они живут в Америке?

Я больше не могу терпеть себя таким, какой я есть. Я больше не могу терпеть мир таким, какой он есть. Я – грустная, пищащая мышь, беспомощно схваченная когтями орла, которого я сам вообразил! Смерть – моё лучшее лекарство. Смерть снимет груз невыносимого. Смерть вылечит то, что вылечить нельзя. Смерть сотрёт мир с моего искоренённого сознания. Я слышу настойчивые и непрерывные голоса у себя в голове. Жизнь говорит мне:

– Давно пора избавиться, я с тобой покончила!

Я говорю Жизни в ответ:

– А мне от тебя ещё лучше избавиться, я с тобой покончил!

Смерть говорит мне:

– Я тебя жду.

А я говорю Смерти:

– Я тебя жду.

Теперь я хочу убить все клетки, которые меня составляют, в особенности в моём мозге, которые меня мучают. Две маленькие морковки смотрят на меня из миски. К этому времени я уже чувствую сонливость от таблеток, которые принял.

Где я к месту? Я хочу быть где угодно, только не в Америке, и я не хочу быть нигде, кроме Америки! И поскольку я не могу быть ни там, ни там, то я хочу умереть! Это когнитивный диссонанс для человека, который ищет душевного спокойствия? Я всё ещё не представляю, что является моей высшей ценностью. Помощь другим, тонна позитивной психологии или простые удовольствия не остановили моей кончины. Ничто не дало мне главного ответа. Возможно ли, что Джульетта видит глубже, видит более ясно и более свободна от внушаемых идей, чем я?

Наше отвращение к инцесту – это внушённая нам идея, как и наша нелюбовь к другим расам, религиям, идеологиям, национальностям и даже таким полезным, но неправильно понятым летучим мышам? Может ли моё омерзение от инцеста быть уменьшено, стёрто из моего разума? Как ненависть к неизвестному врагу, которая заставляет убивать неидеальных незнакомцев? Разве занятие любовью с Джульеттой – это не просто один набор атомов, касающийся другого набора атомов, мясо против мяса, похотливая материя, которую я называю таинственной и причудливой материей, против другой таинственной и причудливой материи? Вселенная сделана из материи с искрой таинственной и причудливой материи. Почему атомы в моём мозге в такой агонии? В таком опасении? Боли? Страхе? Разве пророки и священные книги не сделаны из атомов, кодексы, яды и тюрьмы не сделаны из атомов? Как одни атомы боятся других?

Осталась одна морковка. Мне очень хочется спать. Я стону:

– Джульетта Пуччини! Ты – моя любовь и моё безумие, и моя мудрость вместе взятые! Что со мной произошло? Как я дошёл до этой точки, до этого времени в этой своей бессмысленной жизни?