Солдаты заторопились прочь, Кулак же повернулась к Банашару и окинула его пристальным взглядом.

– Жрец, вы выглядите хуже обычного. Отыщите себе какую-нибудь тень…

– Солнце, Кулак, мой лучший друг.

– Подобное может сказать лишь тот, у кого иных друзей не осталось, – заметила она, сощурившись. – Вы и так уже весь обгорели. Скоро вам будет очень больно – советую поскорей отыскать целителя.

– Благодарю за добрый совет, Кулак. Понимаю ли я, что будет больно? Безусловно. И пожалуй, даже рад тому.

В ее лице промелькнуло отвращение.

– Нижние боги, я о вас лучше думала.

– В самом деле? Приятно слышать.

Фарадан Сорт поколебалась, словно собираясь что-то добавить, но потом отвернулась.

Он смотрел ей вслед, как она удаляется в глубь лагеря регулярной пехоты, где сейчас суетились солдаты, переворачивая камни с ножами и короткими мечами в руках. Вспыхивали клинки, звучали ругательства.

Безжизненная местность вокруг приводила его в ужас. Осколки кристаллов, рожденные в муках высочайшего давления, надо полагать, глубоко внизу, а потом вытолкнутые наружу и прорезавшие при этом кожу земли. Глядя вокруг, он мог представить себе всю эту боль и стоявшую за подобными силами неумолимую волю. Подняв взгляд, он уставился на восток – где медленно, словно глаз ящерицы, открывалось солнце.

– Здесь что-то умерло, – прошептал он. – Или кто-то…

Шок от этой дикой смерти искалечил здешние земли. А высвобожденная сила нанесла Спящей богине такую рану, что та, должно быть, рыдала во сне. Они убили ее плоть. Мы шагаем сейчас по мертвой плоти. А торчащие повсюду кристаллы – словно рак.

И он снова отправился бродить по лагерю, а зуд плелся за ним по пятам.

Кулак Блистиг протолкался сквозь солдат и наконец оказался внутри палатки. Нижние боги.

– Все – вон отсюда! Квартирмейстеру остаться.

Осаждавшая сидевшего за раскладным столиком Пореса толпа быстро рассосалась, награждая того ядовитыми взглядами. Порес, чисто выбритый, откинулся назад на стульчике и, вопросительно приподняв брови, уставился на Блистига.

Кулак развернулся и опустил за собой полог палатки. Потом, в свою очередь, перевел взгляд на Пореса.

– Лейтенант. Мастер-сержант. Квартирмейстер. Тебе что, должностей и званий не хватает?

– Я, Кулак, всегда там, где без меня не обойтись. А вам, сэр, чем могу служить?

– Сколько воды ушло у нас прошлой ночью?

– Больше чем хотелось бы, сэр. Одним только волам и лошадям…

– Как, по-твоему, на сколько дней нам ее еще хватит?

– Вот тут, сэр, так сразу и не ответить.

Блистиг нахмурился.

– А все эти солдаты, Порес, – что они здесь делали?

– Осаждали меня своими требованиями. Которые мне, само собой, приходилось отклонять. Становится все очевиднее, что вода для нас стремительно делается ценней любого золота и алмазов. Можно сказать, превращается в валюту выживания. В связи с этим, Кулак Блистиг, я рад видеть вас здесь. Поскольку предвижу, что наступит – и довольно скоро – время, когда мольбы сменятся гневом, а гнев – насилием. Я хотел бы попросить дополнительной охраны для фургонов с водой.

– Она выдается по суточной норме?

– Разумеется, сэр. Вот только с нормированием нелегко, поскольку мы не знаем, сколько именно дней нужно, чтобы пересечь пустыню. Вернее сказать, ночей. – Поколебавшись, Порес наклонился вперед. – Сэр, не могли бы вы поговорить с адъюнктом? По слухам, у нее есть карта. Она знает размеры треклятой пустыни – но никому не говорит! Но почему? Да потому…

– Потому что она слишком большая, – прорычал Блистиг.

Порес воздел руки в жесте, выражающем полное согласие, и снова откинулся назад.

– Мои безмятежные дни далеко в прошлом. Все сделалось смертельно серьезным.

– У тебя есть все основания думать именно так.

– Кулак, вас ведь адъюнкт сюда прислала? Чтобы получить доклад о наших запасах? У меня вот здесь все расчеты…

– Через сколько дней у нас кончится вода? – резко спросил Блистиг.

– При самом жестком нормировании и с учетом тягловых животных – примерно через пять.

– А если без них?

– Если избавиться хотя бы от волов, фургоны придется тащить самим – а это тяжкий труд, лишь усиливающий жажду. Полной уверенности у меня нет, но подозреваю, что весь выигрыш уйдет на то, чтобы покрыть потребности тягловых команд…

– Но со временем они начнут снижаться? По мере того, как воды в бочонках станет меньше?

– Это верно. Кулак, это приказ адъюнкта? Мы забиваем волов? И лошадей?

– Когда такой приказ будет отдан, солдат, с этим разберутся без тебя. Но я, Порес, готов выделить для фургонов дополнительную охрану.

– Вот и замечательно!..

– Причем самую надежную, – оборвал Пореса Блистиг, сверля его пристальным взглядом.

– Разумеется, сэр. Когда я могу…

– Тебе надлежит отделить от прочего запас воды на одну роту. Бочонки следует пометить моими инициалами. Вскрывать их разрешается только по моему личному разрешению, а воду из них выдавать только согласно списку, который я тебе дам. И больше никому.

Порес сощурился.

– На одну роту, сэр?

– Именно.

– Могу ли я умозаключить, что дополнительная охрана будет дополнительно охранять именно эти бочонки?

– Тебе, квартирмейстер, что-то неясно в моем приказе?

– Никак нет, Кулак, все предельно ясно. Перейдем к подробностям. Сколько дополнительных охранников вы назначаете?

– Думаю, десятерых должно хватить.

– Десятерых? При посменной охране их едва хватит на пять фургонов, а речь идет не об одном десятке…

– В таком случае отдай соответствующие распоряжения основной охране.

– Понял, сэр. Слушаюсь, сэр.

– Я рассчитываю на твою компетентность, Порес, как и на умение держать язык за зубами. Мы друг друга поняли?

– Так точно, Кулак Блистиг.

Удовлетворенный, он вышел из палатки, задержавшись у полога, чтобы окинуть уничтожающим взглядом все еще чего-то ожидающую кучку солдат числом около дюжины.

– Первый же боец, что попытается купить воду, будет предан полевому суду за измену с немедленным исполнением приговора. Кому-то все еще нужно видеть квартирмейстера? Я так не думаю.

Блистиг зашагал к собственной палатке. Делалось все жарче. Она меня не получит. Я здесь не затем, чтобы подохнуть ради нее или какой-нибудь засранной славы. «Без свидетелей» – это про тех, кто выживет, кто выберется из пустыни, когда загнется последний из героев. Про тех, кто сделает все, чтобы не умереть.