Наступил момент, когда «Виктория», дрейфовавшая все это время так, словно собиралась атаковать передовые корабли де Вильнева, круто повернула к центру. Какой из трех находящихся там вражеских кораблей атаковать, спросил Харди адмирала: они стоят слишком близко один к другому, и строй не разорвать. «Не важно, — ответил Нельсон, — сами решайте».

Харди выбрал восьмидесятипушечник «Кентавр», оказавшийся флагманским кораблем де Вильнева. Проходя мимо его кормы, «Виктория» открыла сокрушительный огонь из всех бортовых орудий, вдребезги разнося стекла иллюминаторов, как граблями пройдясь по орудийной палубе. В дыму свистели ядра. Корабли, разделенные лишь узкой полоской воды, поливали друг друга огнем. Французские суда находились так близко друг от друга — «словно деревья в лесу», по словам Харди, — что «Виктория» врезалась в семидесятичетырехпушечник «Грозный», стоявший непосредственно позади «Кентавра». При первом столкновении «Виктория» опасно накренилась на борт, однако ее нок-реи зацепились за оснастку «Грозного». Тем временем артиллеристы, при поддержке «Отважного», продолжали делать свое дело, обстреливая правый борт «Грозного», оказавшегося так близко, что даже за оглушительной канонадой можно было расслышать, как перекрикиваются французские моряки, и левый огромного испанского корабля, стосорокапушечника «Святой Тринидад», с которым кое-кто из нельсоновских моряков уже сталкивался восемь лет назад у мыса Сен-Винсен.

А засевшие на платформах, укрепленных над реями «Грозного», снайперы искали на капитанском мостике «Виктории» цели для стрельбы, появлявшиеся время от времени в разрывах густого дыма.

В какой-то момент — вскоре после часа дня — Харди, по-прежнему меривший шагами квартердек, останавливаясь время от времени под нестихавшим шквальным огнем для отдачи очередного приказания, вдруг обнаружил — адмирала рядом с ним нет. Обернувшись, он увидел того стоящим на коленях, упираясь в палубу кончиками пальцев, и всего обливающегося кровью. На его глазах руки у Нельсона подогнулись, и он рухнул на палубу. Нельсон упал рядом с тем самым местом, где этим утром погиб Джон Скотт.

— Харди, — проговорил Нельсон со слабой и словно извиняющейся улыбкой, — на сей раз меня достали.

— Надеюсь, нет, сэр.

— Да. Пуля угодила в самый позвоночник[60].

Пулю, убившую Нельсона, врач Битти извлек при вскрытии и положил в медальон, заключенный своим чередом в серебряный ящик. Реликвию передали Битти, а после смерти последнего она досталась его племяннику, достопочтенному А. У. Бейкеру, настоятелю монастыря в Гемпшире. В 1852 году ее отдали королеве Виктории, и она стала частью Королевской коллекции. Сейчас пуля выставлена в Большом вестибюле Виндзорского замка. Траектория полета пули описана в докладе Битти. Из него следует: выстрел мог быть произведен только с бизани «Грозного».

Старшина морских пехотинцев и двое матросов отнесли Нельсона в операционную. По дороге он попросил на секунду остановиться, желая поправить мичмана, как-то не так управлявшегося с румпелем. Затем он вынул из кармана носовой платок и прикрыл лицо, опасаясь, что вид адмирала, которого несут при тусклом свете фонарей, установленных ниже ватерлинии, может вызвать у экипажа панику.

В нижние отсеки корабля свет и без того едва проникал, а тут еще темно-красный цвет стен. Говорят, их так красили по инициативе Роберта Блейка, главнокомандующего английским флотом в XVII веке, чтобы особо чувствительные побыстрее привыкли к цвету крови. Обстановка в кубрике, где, колебля пламя утопленных в роговых плошках свечей, воздух вытягивался наружу отдачей от выстрелов бортовых орудий, напомнила капеллану Александру Скотту «бойню». Стоны и крики раненых, лежащих на тряпках и обрывках парусов, заглушали рев орудий и треск обшивки. Уильям Битти, еще двое хирургов и их помощники, закатав по локоть окровавленные рукава халатов, орудовали пилами, ножами и иными инструментами, меж тем как вниз приносили новых раненых, прежде всего давая им ром в качестве обезболивающего. Капеллан не мог перенести жуткое зрелище, отвратительные запахи. Только что на его глазах, сорвав с себя в явном приступе безумия бинты, скончался юный офицер, — и он бросился к лестнице глотнуть хоть немного свежего воздуха. Но, увидев, что принесли адмирала, Скотт собрался и подошел к нему, оставаясь затем подле Нельсона весь этот длинный день.

— Ах, дорогой Битти, — простонал Нельсон, увидев склонившегося над ним врача, — вы ничем уже не сможете мне помочь. Мне недолго осталось жить. Пуля попала прямо в позвоночник.

Битти снял с Нельсона сюртук и рубашку, обнажив медальон с миниатюрным портретом леди Гамильтон в виде вакханки. Сюртук, уже пропитавшийся кровью, послужил подушкой для раненного в голову мичмана Джорджа Уэстпела. «Когда сражение кончилось и сюртук попытались извлечь из-под головы, — вспоминал много лет спустя Уэстпел, — обнаружилось: бахрома от эполетов настолько пропиталась засохшей кровью и пристала к голове, что четыре или пять нитей пришлось отрезать вместе с волосами».

Бросив беглый взгляд на рану адмирала, Битти не захотел усугублять боль тщательным ее осмотром. «Сейчас-то сильно болит?» — осведомился он. «Сначала показалось, — ответил Нельсон, — будто пуля пробила позвоночник, потом нижняя часть тела полностью онемела». Он с трудом дышал, постоянно ощущая в груди «толчки крови». Нельсон жаловался на жар и жажду. Тут же соорудили нечто вроде веера и принялись обмахивать лицо раненого, поднесли к губам стакан с лимонадом, потом с разбавленным вином. «Машите, машите, — с трудом шевелил губами Нельсон, — пить, пить».

Время от времени он заставлял себя собраться и повторял один и тот же вопрос: что за радостные возгласы доносятся с орудийных палуб? Лейтенант Паско, тоже раненый, предположил — наверное, артиллеристы видят, как вражеские корабли один за другим поднимают белые флаги. Где Харди? Почему никто не приведет сюда Харди? Он что, убит? После того как желание адмирала видеть своего флаг-капитана в очередной раз передали на квартердек, некий мичман по всей форме доложил: «Обстоятельства требуют присутствия капитана Харди на палубе. При первой же возможности он спустится к его светлости».