непосредственное отрицание ведения о Боге, [отрицание], не утверждаемое совершенно никем из сущих, ибо нет более никакого предела или границы, объемлющей это отрицание. Ибо как умственные [вещи] – это, по природе, отрицание чувственных, так и в сущностях и силах, исполняющих высший мир: превосходства первых по ведению о Боге <1241A> отрицаются теми, которые после них по причине их низшего положения.[2247]

Ведь подобно тому как то, что не можем помыслить мы, мыслимо для превосходящих нас святых ангелов, так и не мыслимое для превосходящих нас святых ангелов мыслимо для святых ангелов, превосходящих их; и так, по порядку, логос [2248] восходит «от силы к силе»,[2249] возвышается, превосходит все чины и силы и прекращает [путь, достигнув] неизреченного, немыслимого и совершенно непознаваемого.[2250] Итак, если, согласно Дионисию Ареопагиту, «отрицания относительно божественного истинны, а утверждения неприемлемы в отношении сокрытости [вещей] неизреченных»,[2251] то, естественно, после того как божественный Апостол отрицал мышление о всяком присущем ему знании и сделался превыше всякого отношения к сущим, он – по его [собственным] словам – был, конечно же, «не в теле»,[2252] ибо чувствование у него не действовало, но и «не вне тела», <1241B> ибо его мышление бездействовало в тот час, когда с ним произошло восхищение;[2253] во время какового он, по сверхмирному посвящению, невыразимо и непознаваемо восприняв некие глаголы (ῥήματα), почтил их молчанием [2254] и сохранил совершенно не высказанными, ибо ни ум не может помыслить их, ни язык – произнести, ни слух – воспринять.[2255]

К совершенному деланию добродетели, [достигаемому] в упомянутом «продвижении», приводит, как говорят опытные [люди], правая «вера» и неподдельный страх Божий; к природному созерцанию по «восхождению» – «твердая надежда»[2256] и не поврежденный разум; а к обожению по «вознесению» – совершенная «любовь»[2257] и ум, добровольно, по превосхождению, совершенно ослепший по отношению к сущим.[2258] Дело практической <1241C> философии – это, как говорят, сделать ум чистым от всякого страстного воображения;[2259] [дело] же природного созерцания – явить [ум] наученным всему истинному знанию в сущих, [т. е. знанию о том], по какой причине они существуют,[2260] а [дело] богословского тайноводства – сделать его, насколько это возможно, подобным и равным Богу по благодати и по обладанию,[2261] так, чтобы он, по превосхождению, не помышлял более вообще ни о чем из того, что после Бога. <1241D>

Трудность 21

Из того же Слова, на [слова]: «Иоанн, предтеча Слова, великий глас Истины, определил, что дольний „мир не смог бы вместить Его“[2262]».[2263]

Было бы уместно и мне сказать сему святому и великому учителю истины, видя величие данной ему Богом премудрости, то же, что Давид, славнейший из пророков и царей, вдохновенно изрек Богу, поразившись беспредельности Его величия во всем: «Подивился я ведению Твоему, оно утвердилось, не возмогу к нему»,[2264] <1244A> что и было справедливо, ибо [Давид], конечно, одним лишь «дивом» описал неописуемую силу, не имея возможности утвердить многодвижную стопу души где-либо еще окрест недоступных [природ]; так что и мне, как я сказал, [следовало бы] удовольствоваться тем, чтобы удостоиться освящения, подивившись разуму премудрого учителя, а не заниматься изысканиями, почему и на каком основании учитель вопреки историческому [смыслу Писания] одно с другим поменял местами имена, которые таинственно назначил святым Божественный глас, когда он называет здесь «сына громова»[2265] Иоанна «предтечей».[2266] Поскольку же «велика награда»[2267] за послушание, ибо заповедь, конечно же, велит повиноваться наставникам,[2268] а еще мне известно, что «упраздниться, познать»[2269] и «исследовать Писания»,[2270] «изучать» Божественный «закон день и ночь»[2271] – <1244B> одно из самых благочестивых занятий – потому, подозревая опасность сомнения и ослушания, я, по мере сил, сделаю предположения по поводу этих [вещей], полагаясь на молитвы от вас, приказавших [это].

Итак, я считаю, что сказанное сим богоносным учителем вопреки историческому [смыслу Писания], когда он присваивает [Иоанну прозвание] «предтечи Христова» вместо «сына громова», может быть приведено к согласию не иначе как по созерцанию. Ибо только [созерцание] приводит к согласию [речения], которые, как кажется, противоречат одно другому согласно историческому [смыслу], ибо истину, [пребывающую] во всех [вещах], оно являет простой, не утучняемой (συμπαχυνομένην)[2272] посредством слов или тел.[2273] Таким образом, как великий Иоанн Креститель был назван «Предтечей» – как предтеча по отношению к истинно Чаемому, «гласом»[2274] по отношению к Слову, как Ему предшествующий и [о Нем] возвещающий, и «светильником»,[2275] по отношению к Солнцу, <1244C> как свет искусственный, относительный (θετικόν) и временный по отношению к Свету природному, сущностному, безыскусственному, вечному и негасимому,[2276] а я полагаю, и как «покаяние»,[2277] проповедующее, что праведность,[2278] прежде него существовавшая по природе, после него стала существовать по домостроительству [воплощения] – так, я считаю, и здесь, когда сей богомудрый учитель, вопреки историческому [смыслу], назвал великого апостола Иоанна «предтечей», он хотел намеком указать, что и великий евангелист Иоанн в своем Евангелии есть предтеча возвещаемого им более таинственного и великого Слова, Которое невозможно ни запечатлеть буквами, ни высказать голосом и плотским языком.

Ибо Евангельские писания – это начальное обучение (στοιχείωσις)[2279] по отношению к ведению, которое всегда возникает после [этого обучения] <1244D> у возвышаемых этими [писаниями] и духовно срезающих с себя дебелость телесного мышления, или же [к ведению], которое возникнет потом, после свершения движущихся. Ибо как Закон по являемому в нем тогда знанию был обучением детоводительствуемых (παιδαγωγουμένων)[2280] чрез него ко Христу [2281] как Слову во плоти и сводимых к Евангелию по Его первому пришествию; так и святое Евангелие есть обучение детоводительствуемых чрез него ко Христу как Слову в Духе и сводимых к будущему миру по Его второму пришествию;[2282] ибо тот же Самый есть и плоть и Дух, <1245A> становясь тем или другим в соответствии (ἀναλογίαν) с каждым [уровнем] ведения, поскольку любое слово, подвластное звукам и буквам, и – осмелюсь сказать – любая мысль, способная быть запечатленной в уме, есть не что иное как начальное обучение, возвещающее о том, что превыше него.[2283]

Потому и Евангелий числом четыре, что они доступны подверженным чувствованию и тлению; ибо столько есть и первоначал этого мира, но четыре – это также