В своих мемуарах («Главарь банды на день» - именно мемуары, а не научный труд) Венкатеш рассказывает, как заинтересовался жизнью чикагских низов, и, вооружившись самодельными анкетами, доверчиво отправился в самый опасный из районов, застроенных социальными многоэтажками. Чудом уцелев при первой встрече с местными головорезами (их до смерти оскорбило слово «афроамериканцы» - сами они именовали себя «ниггерами» и никак иначе), постепенно Венкатеш интегрировался в их среду и, оставив свои наивные вопросники, перешел к работе по методу «включенного наблюдения». Главарь крупного подразделения «Черных Королей» (хаотичный на первый взгляд криминальный мир оказался очень похож на иерархическую бизнес-корпорацию) взял юного социолога под свое крыло, открыв ему тем самым доступ ко всем тайнам жизни вне закона. Благодаря его покровительству Венкатеш стал завсегдатаем гангстерских вечеринок, участником бандитских разборок, собеседником проституток, свидетелем повседневного насилия и лучшим другом местных торчков.

Читать вошедшие в книгу остроумные и красочные новеллы, напоминающие одновременно «Шантарам» и «Крестного отца», сплошное удовольствие. Однако есть в книге Судхира Венкатеша еще один смысловой слой, куда более мрачный и менее очевидный. «Главарь банды на день» - это не только и не столько отчет о рискованном научном эксперименте, сколько классическая история «своего среди чужих, чужого среди своих». Углубляясь в жизнь криминальных низов, привыкая понимать и даже по-своему любить этих людей, Венкатеш не становится одним из них - пропасть, отделяющая длинноволосого индийца-вегетарианца с дипломом престижного университета в кармане от полуграмотных чернокожих люмпенов, по-прежнему непреодолима. Но в то же время пропасть не меньшей глубины возникает между ним самим и его «цивильными» друзьями: их отталкивают его методы, ему скучна их жизнь, такая обычная и нормальная. Таким образом, книга Венкатеша только на первый взгляд кажется гимном научному бесстрашию. В действительности «Главарь банды на день» - это горький, смешной и совершенно завораживающий рассказ о том, чем «полевому» исследователю приходится платить за успех, об одиночестве, отчуждении и прочих вещах, о которых мало кто знает и почти никто не говорит вслух.

В 1918 году 40 % англичанок получили избирательное право - новшество, еще поколением раньше казавшееся не просто невозможным, но комичным и не достойным обсуждения (так, когда в 1867 году Джон Стюарт Милль, один из первых профеминистов, упомянул о подобной перспективе в палате общин, его речь была встречена не возражениями даже, но смехом и шутками). Формально это событие стало результатом Первой мировой войны, на четыре года оставившей женщин Великобритании фактически без мужского присмотра и способствовавшей таким образом их стремительной эмансипации. Однако в действительности за этим эпохальным поворотом стоит нечто неизмеримо большее - едва ли не век упорной и поэтапной борьбы женщин (и их союзников-мужчин) за гендерное равноправие.

Не дайте академичному названию и аннотации книги историка Ольги Шныровой ввести вас в заблуждение: информативная и фундированная, она в то же время выдержана в лучших традициях увлекательного и дружелюбного к читателю гуманитарного нон-фикшна. Великое движения за предоставление женщинам сначала имущественных, социальных, образовательных, а затем и политических прав у Шныровой описано одновременно и как составная часть общего процесса гуманизации общества, и как захватывающее переплетение человеческих судеб.

История разветвленного и влиятельного суфражистского клана Брайтов-Макларенов, в котором - неслыханное для викторианской эпохи дело! -девочек и мальчиков воспитывали одинаково, а мужчины сознательно выбирали себе в жёны убежденных феминисток, становится порталом в пространство раннего суфражизма, зажатого между прогрессивной идеей равенства с одной стороны и консервативным представлением о «чистоте нравов» с другой. Трагический раскол знаменитой суфражистской семьи Панкхерст (глава семьи, Эммелин, и старшая из ее дочерей в борьбе за права женщин признавали приемлемыми все методы - вплоть до террористических, однако младшие дочери их не поддержали) оказывается способом поговорить о разных взглядах в феминизме начала XX века.

Прослеживая миграцию социальной нормы от «полной умственной слепоты», считавшейся эталоном женского поведения в первой трети XIX века, к практически полному экономическому и политическому равноправию всего лишь сотней лет позже, Шнырова избегает навязчивых параллелей с сегодняшним днем. Она лишь показывает относительность и изменчивость наших представлений о норме и принципиальную возможность (а при направленном усилии - и необратимость) любых социальных сдвигов.

Книга Терезы О’Нил выдержана в респектабельном жанре страшилок об ужасах жизни в прежние времена и рассказывает преимущественно о телесной, физиологической стороне жизни женщины в XIX веке. Поступательно двигаясь от всевозможных ухищрений, призванных придать женщине привлекательность в глазах противоположного пола, в сторону бытовых тягот супружества. О’Нил широкими мазками рисует картину бедственного положения женщины в эпоху, которая многим представляется изысканной и галантной. Впрочем, драматизм того, о чем она пишет, отчасти скрадывается легким и обаятельным тоном повествования: всевозможные ужасы перемежаются у О’Нил шутками и остроумными параллелями с сегодняшним днем, призванными убедить читательницу в несравненном превосходстве ее образа жизни над тем, который выпал на долю несчастных викторианок.

Что же такого ужасного в жизни женщины XIX века? В первую очередь, конечно, страшно неудобная одежда и полное отсутствие гигиены. Женщины практически не мылись (мытье головы было рекомендовано в среднем раз в месяц, а теплые ванны считались излишеством и верным путем к распущенности), а их одежда - за вычетом нижних рубашек - не предполагала стирки и при этом носилась годами. В многослойных роскошных нарядах, которыми мы любуемся на портретах, было одновременно удушающе жарко и чудовищно холодно, поскольку вплоть до начала XX века штанины женских панталон не были сшиты, то есть, попросту говоря, еще каких-нибудь сто лет назад в любую погоду и во все дни месяца женщины ходили без трусов. А еще, разумеется, от женщин пахло, и тяжелые запахи немытого тела приходилось заглушать не менее тяжелыми парфюмерными ароматами.

Уход за собой был практически недоступен, косметика жестоко порицалась обществом (и небезосновательно - самые лучшие белила того времени делались на основе смертельно опасного свинца), а лучшим способом сохранить цветущую молодость кожи считалось сырое мясо - его рекомендовалось привязывать к лицу на ночь.

Удивительно, но при таких исходных данных женщины еще ухитрялись находить себе спутников жизни. Впрочем, по мнению О’Нил, с этого момента -собственно, с первой брачной ночи, во время которой стыдливая невеста должна была по мере сил изображать бесчувственное бревно, - и начинались настоящие женские страдания, по сравнению с которыми сырое мясо на лице могло показаться праздником. Бесконечное рождение детей (из которых выживала едва ли треть), возведенные в статус нормы измены и тирания со стороны мужей, хлопоты по хозяйству, отсутствие квалифицированной медицинской помощи служат лишь преддверием к неизбежному итогу -одинокой старости, болезням и чудовищно ранней по нашим меркам смерти.