иду-у! — отозвалась Людмила, но еще целую минуту, наверное, она стояла, прижавшись к Борису.

Как дети, они повторяли: «Боря! — Люда! — Боря! — Люда!..» И Борис в эти минуты уверовал, что вот это самое, эти слова, эти поцелуи, это робкое и чистое движение, этот запах волос, от которого жарко делается в груди, и это дыхание другого, бесценного человека — все это и есть то, что люди называют примелькавшимся, почти утратившим свой смысл словом счастье. Счастье! Счастье! Счастье! Сейчас это слово, круглое и яркое, как солнце, засветилось по-новому, и в этой новизне было тоже счастливое открытие.

— Не забудешь?

— Никогда!

— Что бы ни случилось?

— Никогда!

— Какие бы беды ни опустошали землю, людей?..

— Никогда!

— Даже если солнце не станет светить так прекрасно?

— Никогда!

— Я иду-у, Маруся! — крикнула Людмила еще раз и побежала, все время оглядываясь.

— Никогда, никогда, никогда! — твердил Борис, сияюще улыбаясь.

Людмила, пробегая мимо Саши, сама удивляясь своей смелости, обняла его на бегу и поцеловала в щеку.

— До свиданья, Саша-а! — со смехом, празднично звенящим в ночи, крикнула она.

И от этого смеха, от поцелуя опустились у Саши плечи, и ему стало так мучительно грустно, как это бывает, когда рядом пролетит, осенив тебя мягким и теплым крылом, чужое, далекое, недоступное счастье.

«Что со мной? Почему я сейчас страдаю?» — подумал Саша.

«А Женя?» — слышался в его ушах робкий и грустный голос Маруси.

«А Женя? А Женя? А Женя?..»

Подошел Борис.

— Звезды какие! — прошептал он.

— Как угли на жаровне, — ответил Саша.

— Как золотые горошины!

— Гарью пахнет… трудно дышать.

— Прекрасная ночь!

— Душно вокруг!..

— Саша, я очень, очень люблю!..

— Поздно, пойдем домой.

— А ты любишь Женю?

— Завтра рано вставать…

— Женя чудесная!

— Наши опять сдали какой-то город… Когда же на фронт, когда же на фронт! — почти проскрипел зубами Саша, и Борис понял, что говорить сейчас о любви, о Жене, о счастье, крупном и ярком, как солнце, неуместно и нелепо.

Война, война шла на эту землю, покойно лежащую под звездами, похожими на золотые горошины!

«Я НЕ ВЕРЮ, АРКАДИЙ!..»

Встреча с Людмилой, ночное объяснение в любви всколыхнуло и перевернуло всю жизнь Бориса. Все это заметили. На другой же день Семен Золотарев, очень сдружившийся с Борисом за последнее время, спросил, пристально вглядываясь в приятеля:

— Не пойму… то ли глаза у тебя стали другие… то ли вырос вдруг ты… то ли смелее стал. Ты прямо весь светишься изнутри!

Семен был прав. Борис светился своей любовью. Он и вырос, и стал смелее, и взгляд у него изменился. Борис любил, но не это было причиной его внезапного расцвета — главное было то, что его любили. Все было бы хорошо, если бы не Юков…

Борис уже несколько дней не видел Аркадия. Кто-то сказал, что Юков сбежал из Валдайска. Борис не верил. Это было бы уж слишком!

Дня через два после встречи с Людмилой командир послал Щукина в город за продуктами. Осторожно правя лошадью (раньше ему никогда не приходилось делать этого), Борис въехал на окраину Валдайска, старинного русского города, расположенного среди полей, перелесков, речек и прудов, и здесь, возле грузовика с бочками в кузове, увидел Юкова.

Аркадий стоял, прислонившись к борту, и молча глядел на приближающегося Бориса. Руки у него были засунуты в карманы брюк, кепка по-молодецки сдвинута набок.

— Аркадий! — воскликнул Борис, подъехав.

Он дернул вожжами, желая остановить лошадь, но гнедая, состарившаяся на немудрящей полевой работе кобыленка стала деловито заворачивать вправо; военная повозка, в которой неудобно сидел Борис, накренилась набок.

— Тпру-у! — закричал Борис и снова дернул вожжой. Кобыленка, ошалело глянув на хозяина, повернула влево.

Аркадий с усмешкой на исхудавшем лице подошел к лошади и, схватив ее под уздцы, сказал строго:

— Стой, ослиха! Что, правил не знаешь? Говорят тпру, так делай тпру, а не при в разные стороны!

Юков подошел к школьному приятелю и приветливо протянул руку.

— Привет, Борис! Куда путь-дорога? Хор-рошая тачанка!

Юков старался казаться беспечным, ио Борис ясно видел — вид у него был усталый.

«Он страдает», — сразу же решил Борис.

Шофер грузовика, сердито ворча ругательства, копался в моторе. Борису представилась подходящая минутка для разговора.

Разговор начался с пустяков. Посмеиваясь, Аркадий рассказывал какую-то историю. Опустив голову, невольно краснея, Борис чувствовал, как фальшивы бодрые слова товарища, каким чужим, непонятным стал Юков.

Неожиданно, не досказав истории, Аркадий своим обычным искренним голосом сообщил, что он — кивок в сторону грузовика — возвращается сейчас в Чесменск.

— Надоело, — прибавил он.

— Разве ты в-волен, Аркадий, поступать так, как тебе в-вздумается, да еще в такое время? — заикаясь возразил Щукин. — Я твое поведение не одобряю.

— Что же ты мне, дружок ситный, посоветуешь? — с некоторой долей насмешливости спросил Аркадий.

— Я, Аркадий, в-вынужден…

— Какая официа-альность, прямо дипломат! — со смехом протянул Юков. — Не идет тебе, Боря…

— Я, Аркадий, в-вынужден заявить, что твое п-пове-дение не к лицу комсомольцу, вот что, — заключил Щукин. — Вспомни, как хорошо мы дружили…

— Я от дружбы, Боря, не отказываюсь. — Аркадий помолчал. — Вот ты хорошо сделал, что заговорил со мной. Знаешь, другие уж и руки не подают, — как бы вскользь, но с болью в голосе заметил Аркадий. — Я бы не подошел к тебе: признаться, стыдно мне…

— Я вижу, что ты с-страдаешь, но пойми: они правы, те, кто не подает руки! — с жаром воскликнул Борис.

— Да, правы. — Губы Аркадия чуть скривились, задрожали. — Но помни, помни, черт возьми, что бы ни случилось, ты всегда найдешь во мне друга. Помни, Борис!

Вслед за этим Аркадий передернул плечами, словно стараясь сбросить что-то тяжелое, и безнадежно махнул рукой.

— Надоело все, к чертовой бабушке! Хотя бы эти укрепления. Ты думаешь, они остановят немецкие танки? Не остановят, по-моему, и точка. Так за каким же чертом сюда столько людей согнали, а?

Аркадий замолчал, внимательно глядя на Щукина.

— Ты договаривай, договаривай, Аркадий! Ты что, п-против? — Борис даже отшатнулся от Аркадия, но почти в то же мгновение соскочил с повозки и закричал: — Да что ты г-говоришь? Я не верю тебе! Ты шутишь, не верю!

— Эй, парень, прыгай в кузов, поехали, — сказал шофер, влезая в кабину.

Юков вскочил в кузов. Грузовик тронулся, обволакивая дорогу пылью.

— Боря, дружок! — послышался из облака пыли голос Аркадия. — Я никогда не забуду тебя, не забывай и ты!

Борис, сжав зубы, стоял возле повозки.

«Может, прав Саша?» — мелькнула у него злая мысль, но он тотчас же отмахнулся от нее.

Можно было подумать, взвесить все, да не