На мольберте стояла картина размером одиннадцать на четырнадцать дюймов. Хансен сказал, что работа еще не закончена, но мне показалось, что делать ему тут больше нечего. В центре композиции располагалась изысканная бело-голубая китайская ваза эпохи Мин, выписанная с такой тщательностью, что мне захотелось ее потрогать. Вдоль вазы шла трещина с зазубринами, а внутри стоял огромный букет великолепных ярких цветов — художнику удалось заставить их сиять внутренним светом благодаря фону, сделанному жженой умброй, переходившей в черный цвет ближе к краю.

Орхидеи и пионы, тюльпаны и ирисы, а также другие цветы, названия которых я не знал. Яркие цвета, светящиеся полоски, роскошные лепестки, зеленые листья, червеобразные завитки, с вкраплениями зловещих сгустков сфагнума. Излом на вазе показывал на неизбежность начинающегося взрыва. Цветы, что может быть прекраснее? Однако букет Хансена, пламенеющий, великолепный и хвастливый, говорил о чем-то другом.

Мерцающие прозрачные оттенки, лепестки, слегка увядшие по краям. И наступающий из мрака неизбежный процесс разложения.

Сквозь отверстие в потолке кондиционер нагнетал в комнату искусственно отфильтрованный воздух, но я ощутил аромат гниения: от картины исходил отвратительный влажный запах разложения.

Майло вытер лоб и спросил:

— Вы рисуете без натуры.

— Все у меня в голове, — ответил Хансен. Майло подошел к мольберту.

— Вы смешиваете краску и лак? Хансен посмотрел на него.

— Только не говорите, что вы и сами рисуете.

— Я не способен провести прямую линию. — Майло наклонился над картиной и прищурился. — Напоминает фламандскую школу — или художника, увлеченного фламандцами, вроде Северина Роезена. Но вы лучше Роезена.

— Едва ли, — сказал Хансен, которого не тронул комплимент Майло. — Я теперь много меньше, чем был до того, как вы вторглись в мою жизнь. Вы меня унизили. Я сам себя унизил. Вы действительно будете меня защищать?

— Я сделаю все, что в моих силах, если вы станете с нами сотрудничать. — Майло выпрямился. — Люк Чепмен упоминал еще кого-нибудь, кто присутствовал при убийстве? Кого-то из участников вечеринки?

Мясистое лицо Хансена задрожало.

— Только не здесь. Пожалуйста.

— Последний вопрос, — сказал Майло.

— Нет. Он больше никого не упоминал. — Хансен сел у мольберта и закатал рукава. — Вы будете меня защищать, — сказал он безжизненным голосом. Потом выбрал тонкую кисточку из собольего меха и провел по ней пальцами. — Я буду работать. Мне нужно решить несколько реальных задач.

Когда мы вышли на Роксбери-драйв, Майло спросил:

— Ты ему веришь?

— Да.

— Я тоже, — кивнул он, когда мы подходили к нашим машинам. — И еще я считаю, что я лицемер.

— В каком смысле?

— Играл с Хансеном роль Великого Инквизитора. Заставил его почувствовать себя дерьмом из-за того, что он подавил воспоминания двадцатилетней давности. Я поступил так же, только у меня гораздо меньше причин для оправданий.

— А какое у него оправдание? — поинтересовался я.

— Он слабый человек.

— Ты сразу же почувствовал его слабость, — сказал я.

— Ты заметил, да? Верно, и тут же напал на старину Ника. Всегда умел находить слабое звено. Со мной приятно иметь дело, не правда ли?

Когда мы подошли к серому «олдсмобилю», я сказал:

— Знаю, что ты заявишь, будто я вспомнил про свою основную профессию, но твое положение несравнимо с ситуацией Хансена. Он владел информацией об убийстве и молчал двадцать лет. Чтобы не мучиться угрызениями совести, он убедил себя, что Чепмена преследуют галлюцинации, но детали — ожоги от сигарет, да и другие подробности — говорят о том, что он все прекрасно понимал. Хансен двадцать лет себя обманывал — и кто знает, какие изменения произошли в его психике. Ты пытался делать свою работу, но тебя сняли с расследования.

— И я подчинился приказу?

Он рассеянно осмотрелся по сторонам.

— Отлично, продолжай мучить себя, — проворчал я.

— Хансен рисует, а я — нет, — сказал Майло. — Нам всем необходимо хобби… Послушай, спасибо за помощь, но мне нужно все обдумать и решить, что делать дальше.

— А как насчет главных фактов, о которых нам рассказал Хансен? — спросил я.

— Что ты имеешь в виду?

— В конце разговора ты спросил у него относительно других свидетелей убийства. Чепмен обо всем рассказал Хансену, но не упомянул ни о Кэролайн Коссак, ни об Уилли Вернее. Возможно, их там не было. Однако Коссаки на шесть месяцев загнали Кэролайн в «Школу успеха», предупредив персонал о необходимости присматривать за ней. Бернс вернулся на улицу, где его задержали за распространение наркотиков, но постарался получить работу в «Школе успеха». Может быть, он удрал от Бориса Немерова из-за того, что увидел на вечеринке. Если бы он попал в тюрьму за распространение наркотиков, до него было бы очень легко добраться.

— То есть ты полагаешь, что Бернс — тот самый свидетель?

— Возможно, он последовал за членами «Королевской рати», поскольку рассчитывал продать им наркотики. А Кэролайн могла просто за ним увязаться. Или преследовала старших братьев — надоедливая младшая сестра, от которой всегда стараются избавиться. Сначала они просто хотели заставить Джейни молчать. Люка Чепмена могли прикончить по той же причине. Кроме того, Кэролайн и Бернс представляли для них серьезную опасность.

— Жертвы, а не убийцы, — сказал Майло. — Значит, почти наверняка они мертвы.

— Вспомни две фотографии, которые предшествовали посмертному снимку Джейни. Мертвый чернокожий парень и раздавленная белая женщина, пациентка сумасшедшего дома. Быть может, человек, пославший нам альбом с фотографиями, пытался рассказать о судьбе Кэролайн и Бернса.

— Вот только черному парню на снимке за сорок — столько же было бы Бернсу, доживи он до настоящего времени. — Майло собрался сесть в машину и взялся за дверную ручку. — Мне просто необходимо поломать голову над этими вопросами. Пока.

— И все?

— О чем ты? — удивился Майло.

— Ты поедешь в одну сторону, а я в другую? — осведомился я. — Ты чего-то не договариваешь?

Он ответил не сразу, что само по себе уже послужило ответом.

— Как бы я хотел, чтобы мне было что скрывать от тебя, Алекс. Послушай, я бы с удовольствием до самого Второго пришествия обсуждал с тобой различные теории, но так мы не продвинемся ни на шаг в расследовании убийства Джейни.

— А как продвинемся?

— Мне необходимо подумать.

— В одиночестве?

— Иногда помогает, — заявил Майло.