восторгом принято народом, быть может, потому только, что было единственное. Новый король назначил людей, которые должны были управлять Англиею до его приезда, и между этими именами не было герцога Марльборо. Георг I был хороший человек, но не имел никаких сколько-нибудь выдающихся способностей; у него не было никакой представительности; дикий, угловатый, некрасивый, он производил неприятное впечатление на толпу; люди образованные отталкивались его необразованностию, совершенным равнодушием к науке и искусству; люди государственные жаловались на его упрямство и узкость взгляда; на английском престоле он остался небольшим немецким владельцем — и не мудрено: ему уже было 54 года, когда он сделался английским королем; он уже окреп в немецких привычках и не знал ни слова по-английски. Эти обстоятельства еще более усиливали его неловкость и нерасположение к нему англичан. Как обыкновенно бывает с людьми вроде Георга I, он боялся умных и знающих людей, окружал себя людьми мелких способностей, среди которых ему было свободно, которые не стесняли его своим превосходством.

Георг, естественно, составил свой кабинет из вигов, и первым министром считался лорд Тауншенд, человек честный, но незначительных способностей. С Марльборо обходились очень почтительно, он носил титул генерал-капитана, т. е. главного начальника всей британской армии, но не имел никакого значения в управлении; даже места в войске он должен был выпрашивать через других, причем прибавлял: «Не говорите, что это для меня, ибо когда я прошу, то наверно мне откажут». И генерал-капитан британской армии продолжает сноситься с претендентом, посылает ему деньги. Кавалер святого Георгия, как обыкновенно называли претендента, узнав о смерти сестры, поспешил было приехать из Лотарингии в Версаль, но здесь получил вежливое внушение оставить французские пределы. Скоро, впрочем, из Англии начали приходить благоприятные для него вести. Торжествующие виги не хотели оставить в покое своих противников, требовали суда и наказания дурным советникам покойной королевы. Болинброк убежал из Англии к претенденту и стал его министром. Оксфорд был заключен в крепость. Это преследование заставило тори защищаться; в разных местах вспыхнули восстания.

Из Шотландии претендент получил горячие приглашения приехать; английские друзья писали ему, что у них из десяти человек девять против короля Георга, но для начатия дела в пользу короля Иакова требовали, чтоб Франция прислала им три или четыре тысячи войска, денег, оружия. Министры Людовика XIV отвечали, что не могут нарушить мира с Англиею отправлением войска против существующего в ней правительства, но дадут тайную помощь деньгами, оружием; Людовик, не имея сам денег, заставил мадридский двор дать претенденту 1 200 000 франков, снарядил корабль, собрал офицеров, приготовил оружия на 10 000 человек. Такая помощь не могла остаться тайною, и дело шло к открытой войне между Англиею и Франциею. Понятно, что Людовику хотелось блестящим делом восстановления Стюартов, которые, разумеется, должны были чем-нибудь вознаградить ого за помощь, смыть бесчестие последней войны; но эта новая война была ли по силам Франции?

В 1715 году во Франции не было уже более ни общественного, ни частного кредита: имея нужду в 8 миллионах, правительство должно было выдать за них 32 миллиона билетами; ростовщики царствовали, в народе и войске вспыхивали мятежи из-за хлеба; фабрики или были заперты, или едва шли; города были наполнены нищими, деревни опустели, поля остались необработанными по недостатку земледельческих орудий, удобрения, скота; дома развалились. К этим общим материальным бедствиям для протестантов присоединились еще гонения. Во время войны им дали некоторый отдых; с заключением мира преследования возобновились: на третий день опасной болезни медик должен был отказываться лечить, если ему не представляли свидетельств духовника, что больной исполнил христианские обязанности по уставу католической Церкви. В марте 1715 года король объявил, что так как нет более протестантов во Франции, то человек, умерший без таинств церковных, этим самым доказал, что он впал снова в ересь и потому не может быть удостоен христианского погребения, точно так же как человек, не обвенчавшийся в церкви, вовсе не вступал в брак, и потому дети его незаконны. Янсенистов также не оставили в покое: знаменитый Порт-Рояль был разрушен, покойников вырыли из могил и снесли на деревенское кладбище. Людовик XIV требовал у папы осуждения книги Кенеля, вождя янсенистов после Арно; книга носила заглавие: «Нравственные размышления о Новом Завете».

Папа осудил книгу в знаменитой булле: Unigenitus[12]; осудил, т. е. иезуиты осудили сто одно положение, извлеченное из книги Кенеля; между прочим, осуждено было, например, такое положение: «Нет Бога, нет религии там, где нет любви». Или: «Чтение Св. Писания доступно для всех; христиане должны освящать воскресный день чтением Св. Писания; опасно лишать их этого». Или: «Страх пред несправедливым отлучением от Церкви не должен мешать нам исполнять свои обязанности». Пятнадцать французских епископов протестовали против буллы, за них стояли главные монашеские ордена, ученые Сорбонны, парижское духовенство, и в этой оппозиции обнаруживался дух национальной, Галликанской Церкви. На этот раз одряхлевший король, находившийся под влиянием духовника, иезуита Летелье, стал за папу, и только смерть помешала ему употребить насильственные меры даже против архиепископа парижского, кардинала Ноаля.

Людовик пережил свою славу, потому что пережил людей, составивших славу его царствования. 25 августа он почувствовал себя дурно; торжественно простился с приближенными, спокойно распорядился тем, что надобно было сделать после его смерти, причем несколько раз вырывались у него слова: «В то время, как я был королем…» Что он не был более королем — это доказывало удаление от него людей самых близких, в том числе и Ментенон. 1 сентября умер Людовик XIV, семидесяти семи лет, после семидесятидвухлетнего царствования и пятидесятичетырехлетнего самостоятельного управления.

Почти в одно время умерли после продолжительного царствования блестящий Людовик XIV во Франции и после кратковременного царствования незначительная Анна в Англии. Мы видели борьбу Франции и Англии в эти царствования; теперь взглянем на другого рода отношения между ними, проистекшие из развития их внутренней жизни, и рассмотрим, какое влияние эти отношения имели на общую историческую жизнь Европы. Это мы должны сделать прежде, чем обратимся к Восточной Европе, к России, ибо мы должны узнать, в какой именно жизни эта держава приняла участие, каким влияниям подвергалась.

IV. УМСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ В АНГЛИИ, ФРАНЦИИ И ГЕРМАНИИ В ПЕРВУЮ ПОЛОВИНУ XVIII ВЕКА

1. В Англии

Мы видели, в каком тяжелом состоянии находилось английское общество пред вступлением на престол Ганноверской династии. Одни из страха за национальную Церковь и за свободу Англии, другие из страха только за Церковь, третьи из страха только за свободу решились скрепя сердце призвать на престол иностранца. Понятно, что при