– Ценой большой крови. Надолго ли мы установим мир? На неделю? Две? Месяц? Репрессивные действия власти неизбежно вызовут еще большее сопротивление. Тогда придется подавлять и его ценой еще большей крови. Причем результат будет тот же. Когда раскручивается маховик репрессивной машины, остановить его сложно. Под удар попадают не только революционеры, но и люди, вполне лояльные власти. Репрессивная машина не щадит никого. Могу ли я принять подобное решение? Или все же мне следует выбрать другой путь?

– Это решать вам, ваше величество. Я обратил внимание, как управляет Саратовской губернией Петр Столыпин. Ему удается представлять мелкие уступки как нечто значимое, при этом проявлять необходимую жесткость.

Николай неожиданно улыбнулся:

– Вот почему я встречаюсь с вами, Алексей Евгеньевич. Не поверите, но буквально перед самым вашим приходом я думал о Столыпине. Уверен, он будет очень полезен в Петербурге.

– Безо всякого сомнения, ваше величество. Теперь насчет применения силы. Прошу извинить за такой вопрос. Допустим, когда-нибудь, не сейчас, позже, в результате уступок либо по иным причинам революционерам удастся захватить власть и свергнуть самодержавие. Как вы думаете, они пощадят вас, вашу семью и вообще всех тех, кто посмеет проявить инакомыслие? Станут ли думать о том, сколько и чьей прольется крови? Негодяи разорят все и всех, уничтожат империю. Они, как мне представляется, не будут ни с кем церемониться. Тех, кто против, – к стенке!

– Вы нарисовали слишком уж мрачную картину, Алексей Евгеньевич. Империя, несмотря на все неурядицы, в состоянии защитить себя.

– Пока да, ваше величество. Я понимаю, вы человек глубоко верующий, не приемлете насилие, не способны на подлость, стараетесь разрешить конфликт мирным путем. Но не является ли этот путь тупиковым? Не будет ли он иметь трагические последствия?

– Я думал об этом и убежден в том, что на данный момент нам жизненно необходимо погасить революцию. Когда в государстве восстановится мир и спокойствие, мы проведем реформы, которые отвернут большинство народа от революционеров. Надо выбить почву из-под ног тех, кто жаждет власти любой ценой. Ведь без народа революционеры никто. Отдельные террористические группы, ликвидировать которые не составит труда. Их главари сами сбегут за границу.

Покровский пожал плечами:

– Что ж, вы, ваше величество, вправе принимать государственные решения. Знайте, какими бы они ни были, верные вам офицеры всегда поддержат вас и выполнят любые приказы.

– Другого ответа я и не ожидал.

– Группе продолжить работу по главарям террористических организаций или будут другие распоряжения?

– Пока отслеживайте ситуацию в Петербурге. Как понадобитесь, я пошлю за вами.

17-го числа Николай продолжил совещания. В принципе, проект Горемыкина не являлся альтернативой идеям графа Витте и князя Оболенского. В нем также декларировались гражданские права: неприкосновенность личности, свобода слова и совести, собраний и союзов. Проект Горемыкина, как и Витте, предусматривал расширение избирательных прав. Разве что в проекте бывшего министра внутренних дел не столь определенно были прописаны положения, касающиеся работы Государственной думы.

Поэтому государь предпочел документ, имевший больше ясности.

На последнем совещании с великим князем Николаем Николаевичем и министром двора бароном Фредериксом Николай принял окончательное решение. Граф Витте был вызван в Петергоф, где в то время находился император, и вечером манифест был подписан.

В нем говорилось о смутах, терзающих государство, представляющих непосредственную угрозу не только самодержавию, но и целостности России. Государь предлагал как можно скорее прекратить волнения, насилия и бесчинства, обеспечить мирную жизнь народа.

На правительство возлагалось выполнение высочайшей воли императора, в частности – дарование населению гражданских свобод, привлечение к выборам лиц, ранее лишенных подобных прав. Какие-либо законы теперь могли приниматься только с одобрения Государственной думы.

Манифест тут же стал известен в России и за границей. Для революционеров он явился полной неожиданностью. Они понимали, что забастовка теряет смысл.

19 октября первым председателем Совета министров Российской империи был назначен Сергей Юльевич Витте.

Николай Второй провел значительную политическую реформу, но не сложил ответственности с себя. Он сохранил за собой право последнего решения, оставил в собственном управлении военное и морское ведомства, а также министерство иностранных дел.

Забастовки прекратились, уличные волнения стихли. Манифест от 17 октября разбил единство революционного движения.

Однако если в Петербурге и Москве беспорядки пошли на спад, то на окраинах державы они усилились. Забастовки охватили Польшу и Финляндию. Вспыхнули бунты и на Дальнем Востоке. Государю пришлось принимать меры. Если в Финляндии он пошел на уступки, то в Польше объявил военное положение. Волнение в Кронштадте было подавлено.

Как-то вечером в конце октября Александра Федоровна встретила мужа, находясь в несколько возбужденном состоянии.

– Что-то случилось, Аликс? – спросил Николай, поцеловав супругу.

– Нам надо поговорить, Ники.

– Что-то произошло?

– Ты все узнаешь!

– Хорошо, давай поговорим.

Беседа состоялась в покоях царской четы.

– Ники, в Петербурге появился сибирский старец, обладающий незаурядными способностями и великой силой.

– Мало ли народу приезжает в Петербург, Аликс?

– Немало, но это человек особенный.

– Тебе-то об этом откуда известно?

– От великих княгинь Милицы Николаевны и Анастасии Николаевны.

Николай потер виски:

– Не понимаю. Они откуда знают этого старца?

– В дом Милицы его ввел архимандрит Феофан.

– Это уже интересно. Как же зовут сего старца?

– Распутин Григорий Ефимович. Милица говорила, что он ранее много грешил, затем раскаялся и был награжден такими способностями, которые недоступны простому смертному.

Николай улыбнулся:

– Ох уж эти женские разговоры. Но нам-то какое дело до этого Распутина?

– Понимаешь, Ники, старец видит будущее, способен пророчествовать. Простой с виду сибирский мужик за несколько месяцев, проведенных в Петербурге, знакомится не только с Феофаном, но и с епископами Сергием, Гермогеном, даже с Иоанном Кронштадтским. Сейчас он вхож в дома высшего света. Распутин доказал, что обладает поистине феноменальными способностями. А главное, Ники, в том, что он умеет лечить болезни, перед которыми отступает медицина.

– Значит ли это, что он может помочь Алексею?

– Это первое, о чем я подумала, когда Милица рассказала мне о Распутине. Я хочу попросить тебя встретиться с ним. Ведь если старец действительно обладает такими способностями, то наш Алешенька… – Александра Федоровна не договорила, заплакала.