– Что скажешь, саксоночка? Божья кара?

– Не совсем божья, – вполголоса возразила я, чтобы на кухне не услышали. Я забрала у Джейми свечу. – Вот, взгляни.

Возле головы Бердсли стояла фляга воды и тарелка с черствой и плесневелой краюхой, рядом валялись липкие крошки полупережеванного хлеба. Она кормила его, чтобы не умер с голоду. Однако в передней комнате хранились всяческие разносолы: копченые окорока, сушеные фрукты, соленая рыба, квашеная капуста… Там были связки мехов, кувшины с маслом, горы шерстяных одеял, – а хозяин всех этих богатств лежал в темноте голый, дрожа под тонкой простыней.

– Интересно, почему она просто не дала ему умереть? – тихо спросил Джейми, не сводя глаз с плесневелого хлеба.

Бердсли в ответ замычал, свирепо вращая глазом и хлюпая носом, по лицу потекли слезы. Он рычал и выгибался, силясь встать, но только бился о пол с мясистым стуком.

– Похоже, он тебя понимает. Вы нас слышите? – обратилась я к больному, который в ответ забулькал еще громче. – Что же до того, почему…

Я медленно провела свечой над ногами Бердсли. Какие-то из ран были обычными пролежнями. Другие же – нет. По массивному бедру шли черные косые надрезы, явно оставленные ножом. Голень покрывали багровые язвы, сочащиеся сукровицей. Загноившиеся ожоги…

Джейми сдавленно замычал. Внизу распахнулась дверь, и на чердак взлетел холод, заставляя плясать пламя свечи. Потом дверь хлопнула и огонь вновь успокоился.

– Полагаю, его удастся спустить. – Джейми поднял свечу, осматривая крышу. – Если привязать там веревку с петлей. Но можно ли его вообще трогать?

– Можно, – задумчиво ответила я. От ног пациента разило вонью, которую я не чувствовала уже давно. Плохой знак. Едкий запах газовой гангрены ни с чем не перепутать. Чтобы не тревожить зря Бердсли – если он способен нас понимать, – я встала.

Джейми отдал мне свечу и спросил чуть слышно на ухо:

– Саксоночка, можешь что-нибудь для него сделать?

– Нет, – так же тихо ответила я. – Апоплексия не лечится. Могу перевязать язвы и дать трав от лихорадки, вот и все.

Он постоял, глядя на распростертое тело, качнул головой, перекрестился и пошел вниз за веревкой.

Я же вернулась к пациенту, который приветствовал меня протяжным «Хээ-эх» и задергал ногой, точно испуганный кролик. Опустившись на колени, я забормотала ласковые успокаивающие слова, разглядывая его раны. Пальцы на парализованной ноге были обожжены: какие-то до пузырей, другие – почти до костей. Два первых совсем почернели, и от них по стопе растекалась зеленоватая гниль.

Пламя свечи задрожало, потому что у меня затряслись руки. Самое страшное ждало этих людей впереди. Что, черт возьми, теперь делать?

С собой взять Бердсли мы не можем, оставить с женой – тем более. Соседей рядом нет, чтобы отдать больного на их попечение. Вероятно, нам удастся отвезти его в Браунсвилл, в сарае должен быть фургон. Но что потом?

На сотни миль вокруг – ни одной больницы. Может, в Браунсвилле кто смилостивится и возьмет его к себе… Однако он уже никогда не поправится. Значит, за ним надо ухаживать день и ночь до конца жизни.

А жизнь эта может оказаться весьма короткой, если я не справлюсь с гангреной. Единственный выход – ампутировать ногу. Если отнять всю стопу, он может умереть от болевого шока или инфекции. Порой после инсульта в парализованных конечностях сохраняются нервные окончания.

Здоровый глаз был открыт, смотрел в чердачные балки. Бердсли не издал ни звука, не взглянул на меня. Значит, чувствительность пропала. Это хорошо – не будет мучиться от боли. А еще, получается, он не чувствовал и пыток. Знала ли об этом миссис Бердсли? Или же мертвую ногу она терзала лишь потому, что здоровой он мог дать хоть какой-то отпор?

Позади раздался шорох. Вернулась миссис Бердсли. Она поставила ведро воды, положила ворох тряпья и встала рядом, наблюдая, как я смываю грязь.

– Мош-шете его вылечить? – спросила она отстраненно, словно говорила о чужаке.

Пациент дернул головой, уставившись на меня.

– Думаю, я сумею ему помочь, – неопределенно ответила я.

Хоть бы Джейми скорее вернулся. Мне нужен чемоданчик с инструментами, а еще от компании обоих Бердсли мороз шел по коже.

Тем более что мистер Бердсли пустил немного мочи. Его жена рассмеялась, а он так истошно взвизгнул, что по рукам побежали мурашки. Стараясь не обращать внимания, я вытерла жидкость с его бедра.

– У вас или мистера Бердсли есть родня поблизости? – как можно непринужденнее спросила я. – Кто-нибудь мог бы о вас позаботиться?

– Никого. Он шабрал меня иш-ш дома отца в Мериленде. В это меш-што.

Она сказала так, будто здесь пятый круг ада. Хотя почему «будто»?..

Дверь открылась, и порыв ветра возвестил о появлении Джейми. С тихим стуком он поставил мой саквояж на стол, и я вскочила, радуясь, что хоть ненадолго избавлюсь от общества хозяев дома.

– Там мой муж принес инструменты. Я только спущусь и заберу.

Я бочком протиснулась мимо миссис Бердсли и, вся мокрая, невзирая на холод, сбежала по лестнице.

Джейми стоял возле стола, хмуро складывая веревку в петлю. Услышав мои шаги, он немного расслабился.

– Как там, саксоночка? – указал он подбородком на чердак.

– Все плохо, – сказала я, вставая рядом. – На двух пальцах гангрена; придется их отрезать. И жена говорит, родственников у них нет.

– Хмм… – Джейми поджал губы.

Я потянулась к медицинскому саквояжу, но замерла, увидев на столе рядом с ним пистолеты с рожком пороха и коробкой патронов. Схватив Джейми за руку, я кивнула на них и одними губами прошептала: «Что это?»

Морщинка на лбу у него стала глубже, но ответить он не успел: сверху донесся ужасающий рев, грохот и бульканье.

Джейми отшвырнул веревку и бросился наверх, я – за ним. Услышав его крик, я торопливо вскарабкалась по лестнице и увидела, как он борется с миссис Бердсли.

Она двинула локтем его в лицо и разбила нос. Это заставило Джейми забыть, что он не бьет женщин; он развернул ее к себе и ударил кулаком в челюсть. Она щелкнула зубами и с остекленелым взглядом зашаталась. Я бросилась вперед, ловя свечу, и миссис Бердсли ворохом юбок рухнула на задницу.

– Черт бы… побрал… эту женщину, – промычал Джейми, зажимая кровоточащий нос.

Мистер Бердсли бился, точно выброшенная на берег рыба, хрипя и булькая. Подняв свечу, я увидела, как он хватается за шею, вокруг которой был обвит свернутый в жгут льняной платок. Лицо у него побагровело, здоровый глаз вылез из орбит. Я торопливо распутала платок, и Бердсли шумно выпустил из легких зловонный воздух.

– Еще чуть-чуть, и она бы успела. – Джейми кровавыми пальцами осторожно ощупал нос. – Боже, сломала…