но когда увидел, каким взглядом встретила его Екатерина, убедился, что старался не зря. Он улыбнулся и направился к девушке, растирая маскирующий царапины на ладонях крем.

– Bonjour, Екатерина Алексеевна. Очень рад, что приехали, – проговорил Вильгельм.

Она выглядела расстроенной, но приятно удивленной. Вильгельм чувствовал, что девушка не могла отвести взгляд от его лица и, наверное, не понимала, почему Эльгендорф так похорошел. Почитатель про себя усмехнулся. Крем, которым всегда пользовался Годрик, подошел и ему.

– Отчего так грустны? – спросил Вильгельм, а Екатерина Алексеевна, теребя кончики перчаток, вздохнула.

– Я, граф, ведь…

– Прошу, называйте меня по имени. – Вильгельм улыбнулся. – Там, откуда я родом, не принято обращаться по титулам. Что случилось с тетушкой? Она обрадовалась приглашению, но я не вижу ее рядом.

Екатерина покраснела. Прежде расстроенный и восхищенный взгляд сменился неуверенным и даже испуганным. Вильгельм выругался про себя.

– Моя тетушка утром отправилась в Индию, к какому-то монаху, имени которого я уже не смогу назвать. Очень сложно мне понять, почему. Она прежде никогда не говорила, что хочет, – медленно проговорила Екатерина, словно и сама не верила случившемуся. Она прошла мимо Вильгельма, глядя под ноги, а потом остановилась, подняла голову и посмотрела на Почитателя так, словно поведение тети оскорбило ее даже больше, чем Вильгельма. – Я никогда даже не подозревала, что она интересуется культурой Индии.

– Может, ваша тетя хочет стать приверженкой индуизма? – спросил Вильгельм, стараясь не рассмеяться.

– Если бы я знала, – вздохнула Екатерина, поправив складки дорожного платья. – Она просила, чтобы ей дали экипаж лошадей, а не слонов, а потом, когда узнала, что слонов в Петербурге не найти, отправилась пешком… Сколько же встреч пришлось отменить! А ведь она пропустит бал у своей хорошей подруги.

В голосе Екатерины слышалась неподдельная грусть. Оно и понятно: мало того, что такой поступок пошатнул репутацию Щукиной, так еще в Индии бушевала желтая лихорадка, и даже купцы отказывались туда ездить.

Вильгельм хотел было подшутить, но, посмотрел на Екатерину и понял, что не мог.

– Может, вы могли бы написать домой? Может, она все-таки вернулась? – спросила Екатерина и подошла к Вильгельму. – Я очень за нее переживаю.

Вильгельм, недолго думая, согласился. Екатерина улыбнулась. Дмитрий увел девушку и ее служанок в ее комнату, а Вильгельм так и остался во дворе. Камень вновь загорелся, обжигая будто в наказание. Вильгельм поморщился, но не тронул его.

Екатерина спустилась к вечеру, когда Вильгельму надоело разговаривать только с котом, пришла в беседку. Мотыльки вились вокруг лампы, стукались лбами о стекло. Екатерина нарядилась в белое платье, светлые волосы убрала в аккуратную прическу. У Вильгельма перехватило дыхание. И все-таки внешность ее на любых проверках Академии точно не осталась бы без комплимента – точно бы сказали, что Почитатель постарался на славу.

– Прошу, Екатерина Алексеевна, садитесь. Считаю своим долгом заметить, насколько вы прекрасны. – Вежливо улыбнулся он, принялся сам наливать ей чай, стараясь не расплескать.

– Чай пахнет замечательно, – ответила Екатерина, оглядевшись. – А к нам никто не присоединится?

– Присоединится? А кто-то должен?

– Разве ваш друг… Забыла его имя.

– Он, Екатерина Алексеевна, к счастью живет от меня очень далеко.

Екатерина улыбнулась чуть шире, чем приказывал этикет и ничего не ответила.

– Вам не одиноко жить одному?

– Одному? Да я привык уже, – сказал Вильгельм и помешал сахар в чашке. – Мне наоборот странно разговаривать с кем-то.

– Как же вы тогда пригласили нас? Мы бы вам мешали.

Руки дрогнули, чашка стукнулась о блюдце. Вильгельм отставил его подальше и вспомнил, что чай с сахаром не очень-то любит.

– Вы… Я не про вас! – воскликнул он, а Екатерина улыбалась. Продолжала.

– Vous êtes très gentil20, Вильгельм. У вас очень красиво. Природа, звуки, которых в городе не услышать. Я именно таким ваш дом и запомнила, – заметила она и отпила чай. – У вас прекрасный чай.

– Чай? Да, наверное, неплохой. Надо бы Дмитрия поблагодарить, он обычно собирает, – пробормотал Вильгельм и снова начал пить сладкий чай. Екатерина, казалось, чувствовала себя как дома, а вот у него не было ни мыслей, ни слов.

Они еще долго разговаривали ни о чем. Екатерина рассказывала о жизни в Петербурге, а Вильгельм, прикидывавшийся прибывшим недавно путешественником, внимательно слушать и пытался вспомнить, что прежде их связывало. Но все, что ему рассказали, было сухим и безжизненным. Правду знали лишь они вдвоем, а Екатерину спрашивать нельзя. Нужно, чтобы она считала его вменяемым хотя бы пока.

В тишине, прерываемой лишь шелестом листьев и бешеным танцем светлячком, они просидели больше часа, после которого Екатерина, извинившись, направилась к себе. Вильгельм еще долго сидел и думал, но никаких мыслей не навестило его.

Вильгельм возлагал большие надежды на будущие дни, которые Екатерина должна была провести у него в доме (все-таки она надеялась, что знакомые в Петербурге решат, будто они ехали вместе). Однако ни одно из ожиданий не оправдалось.

Ванрав названивал ему каждое утро, кричал, чтобы он прекратил ходить вокруг да около, накачал ее таблетками и отправил в их время. Но Вильгельм так не мог. Сам не знал почему. Вильгельм не был дураком, пусть Ванрав так иногда и думал. Стоило взглянуть на Екатерину снова, как он понял – что-то в ней не так. Сердце его забилось чаще, чаще, чем при встрече с человеческими друзьями. Что-то внутри его вскипело, словно пузырьки побежали по венам. Даже идти было легко, будто он не шел, а парил над землей.

Несколько дней подряд он пытался заговорить с ней о прошлом, но она лишь отвечала как-то односложно, увиливала и переводила тему. Всегда – на что-то такое, от чего у Вильгельма мурашки шли по коже. Нет, не то чтобы он помнил всех женщин этого времени глупышками, ничуть. Обычно им просто не дозволялось болтать на разные, отвлеченные и не слишком, темы с посторонними мужчинами. А Екатерину словно не смущало отсутствие каких-либо связей между ними.

«Или, может, это я только думаю, что между нами нет связей?» – думал он иногда во время диалога, когда Екатерина, улыбаясь, рассказывала о новшествах литературы или моды, обмахивалась веером или стучала ногтями по чашке.

Они гуляли по саду, иногда доходили до тенистого леса. Светлые платья Екатерины казались затерявшимся солнечным лучом, спрятавшимся среди стволов. Светлые волосы ловили пробивавшиеся сквозь кроны лучи и сверкали. Голос ее эхом окружал Вильгельма, и как бы далеко он от нее ни шел, всегда слышал так, словно говорила она внутри его головы.

– Вы читали новый «Современник21»? – спрашивала она его, например, когда Вильгельм решал отдохнуть на мокром от росы пне.

– Нет, а что