там? – пробубнил Вильгельм и потер лицо руками. Ему было ужасно душно, хотя в лесу никогда не бывало жарко.

– Вы должны его прочитать! Пушкин опубликовал новую повесть! – Улыбнулась Екатерина и заправила выбившуюся прядь за ухо.

– Пушкин? А он еще жив? – прошептал Вильгельм, но Екатерина его к счастью не услышала. Она должна считать его вменяемым.

«Нет, я не мог быть для нее кем-то. Мы бы тогда жили вместе», – рассуждал про себя за обедом Вильгельм.

Подавали ботвинью22, которую Вильгельм не очень любил. Екатерина, кажется, тоже. Ели они в тишине, и даже буженину, которую подали следом, встретили без особого энтузиазма. Каждый думал о своем, но понять мысли соседа не смогли ни к третьему, ни к четвертому блюду.

Тогда Вильгельм решил схитрить – сказал, что днем ему придется уезжать в город по делам, и спросил, не будет ли Екатерине страшно одной в поместье. Она только улыбнулась и сказала, что в доме достаточно прислуги, чтобы никогда не чувствовать себя одинокой.

И когда настал первый день, Вильгельм ушел в заросли, которые выросли вокруг всего дома и сада, взял узелок с едой и тетрадку и начал слежку.

Екатерина вставала ближе к одиннадцати, завтракала на веранде и отправлялась гулять. Природа в поместье ей нравилась, нравилась настолько, что она даже в одиночестве не могла перестать о ней говорить. Девушка могла взять книгу и уйти к озеру, читать. В такие моменты ее волосы всегда заплетены в аккуратную косу, а легкое летнее платье так красиво шевелил ветер, будто бы оно из обреза голубой ткани превращалось в кусочек моря. Она сидела и читала, ее короткие пальчики любовно перелистывали страницы какого-то романа (сложные и толстые книги Екатерина не любила), а бумага шелестела. Днем она вышивала на балконе, гуляла по дому или просто лежала на кровати – Вильгельм мог разглядеть ее из кроны дерева. Вид открывался такой живописный, что даже ободранных о ствол рук ему было не жаль. Ближе к вечеру она возвращалась и ужинала, уже в компании Вильгельма, и всегда интересовалась его днем. Почитателю приходилось выкручиваться и проговаривать заученный за день текст, написанный на бумажке, чтобы его не поймали на лжи. К счастью Почитателя не так-то легко поймать – иначе бы Почитателем он бы не так долго. После ужина Екатерина благодарила всех и поднималась к себе в комнату, где писала письма семье, играла на фортепьяно и спала.

Вильгельм преследовал ее всюду. Он сидел за стеной веранды и слушал разговор Екатерины и Дмитрия, шел за ней к озеру, запихнув за пазуху альбом и несколько карандашей, чтобы сидеть, рисовать или писать планы на будущее, но каждый раз откладывал ручку. Каждый день он садился немного в разных местах, то левее, то правее, иногда, накинув невидимость, он сидел рядом и в памяти зарисовывал все детально. Каждую складочку в уголках ее глаз, каждую родинку на тонкой шее. Каждый блик Солнца в ее океанических глазах. Вильгельм дышал тихо, чтобы Екатерина не услышала. Но ее дыхание он чувствовал – от нее пахло розами так, будто каждое утро девушка срывала десяток цветов и не только натирала ими одежду, но и жевала. После часов, проведенных у озера, он шел следом к дому, прятался за деревом, переодевался в спрятанный в дупле костюм, приводил себя в порядок, пока она вышивала, играла на фортепьяно и придавалась мечтам, и появлялся перед ней за ужином. Екатерина любила детей и с удовольствием помогала ребятам плести венки, веселила их историями. Но сколько бы ни следил за ней, так и не нашел ответы на волновавшие его вопросы. Даже на один: кто они друг другу. Даже на него ответить не смог.

А звонки от Ванрава с каждым днем становились все злее и настойчивее.

Одним дождливым утром Вильгельм решил, что пора бы ему действительно проветриться.  Он летел по лесам и полям так быстро, что деревья не успевали убирать ветви, чтобы расчистить ему дорогу, и били его по лицу. Волосы цеплялись за листья, пока он не запихнул их под рубашку. Остановился он на опушке, где было достаточно воды, чтобы конь утолил свою жажду. Там цветы всех форм и размеров устилали поляну ковром, а деревья склонялись к земле, образуя зеленую крышу. Чаща вокруг была черная, а животных не слышно на милю. Лишь бедны дрозд долбил ствол дерева где-то неподалеку, будто бы потерявшись. Конь побежал к водопою, запить усталость, а Вильгельм уселся на траву и задумался. Он бывал здесь, когда-то хотел строить свой дом тут, но передумал. Слишком близко к городу.

Подслушанный разговор Дмитрия и Екатерины все никак не мог вылететь из его головы. Они говорили обо всем и ни о чем как обычно, как подобает людям их социальных слоев, и Вильгельм бы не обратил внимания на разговор, если бы не пара реплик, засевших у в голове и крутившихся там ураганом.

– Как вам Вильгельм, Екатерина Алексеевна? Неужели, все будет, как прежде? – спросил вечером слегка выпивший краснощекий Дмитрий.

– Никогда уже не будет как прежде, – чуть подумав, ответила она. – Вам не стоит об этом говорить, я не позволяла.

– Однако он не просто вас пригласил, Екатерина Алексеевна, – не унимался Дмитрий.

Она оставалась холодной, но чуть улыбнулась, и, чуть погодя, ответила.

– Может быть. Но я не хочу об этом разговаривать с вами.

Вильгельм в бессилии опустил голову. Мысли эти были слишком тяжелыми. Вернулся Вильгельм под вечер, прошел мимо уже приготовившейся к ужину Екатерины и буркнул, что есть не будет. Казалось, она вздохнула, но с облегчением или печалью, Вильгельм уже не слышал.

Утро обыкновенного дня, который Вильгельм собирался провести в неспешных прогулках с Екатериной, нарушило неожиданное известие: Почитателя приглашали на встречу в то же место, где он получал Артоникс. Почерк показался Вильгельму знакомым, но понять, кому он точно принадлежал, он не смог.

Долго не думая, он сходил на третий этаж и попытался дозвониться Ванраву, но тот не отвечал, даже Годрик, который точно жил с Ванравом, не захотел подойти и ответить.

– Может, они попросили написать слугу? Они могут быть и там, – пробубнил Вильгельм, разглядывая письмо. – А могут и не быть.

Спустя час попыток Вильгельм понял – ждать глупо. Раз написали, значит написали. И, попрощавшись с Екатериной, поехал по прежнему адресу.

Дом с последнего раза не изменился, только конь, на котором Вильгельм прискакал, почему-то боялся подойти к двери, поэтому Вильгельму пришлось привязать его к столбу и оставить, надеясь, что никто не украдет жеребца. Вокруг ни