– Ништяк, Коленька, жить будешь! – хлопнул его по плечу дядя Ваня. Слежнев зарыдал. Сквозь судорожные всхлипывания можно было разобрать, что он всех благодарит и просит прощения.

– Да заткнись ты, и без тебя тошно! – рявкнул Дебров.

– Погибли мы теперь, пропали здеся, – надрывался Слежнев.

Тут все одновременно заметили, что стало душновато. Ермолаев бросился к отбойным молоткам и отсоединил один от трубы. Упругая струя холодного воздуха хлынула в забой. Сразу полегчало.

– Можно и второй отцепить, да только не нужно, – заметил, жмурясь, как довольный кот, Муса.

– Живем, ребятки! Воздух есть теперя, значит, нам по энтой трубе и водичку подадут, и хавку. Вы мне поверьте, я знаю, – вещал дядя Ваня. Глаза его ярко блестели под мохнатыми бровями. Стало ясно, что он успел приложиться к своей фляжке.

Им достался сухой отрезок штрека, но закрепленный кое-как. В последнее время из-за Колькиных переживаний крепильщики едва успевали за проходкой. Имелось пять «тормозков», то есть по хорошему шмату сала, пирожку с изюмом, краюхе ржаного хлеба и луковице и пять фляжек чаю, уже, правда, неполных. У Пилипенко отобрали весь его запас водки – три фляжки, хотя в первой оставалось граммов сто, не больше. Ермолаев солидно разъяснил подчиненным:

– Ясное дело, нам тут недолго сидеть, откопают. По песку, конечно, у них не получится, так что, вернее всего, нажмут на вентиляционник. Он сейчас отстает метров на двадцать, ну двадцать пять, да сбойка еще метров десять, получается… на третий день будут здесь. И никаких проблем!

Слушали его очень внимательно, а Алимов так просто прижался к бригадиру, будто щенок к матке.

– А они там дотумкают насчет вентиляционника? Или спервоначалу пару неделек песочек выгребать будут?

– Да уж небось не глупее нас с тобой, Семен. Скрынников тот же…

– И я про это самое. А жрать чего станем?

– Ну, есть же у нас. Вот и дядя Ваня говорит… Ничего, потерпим. Три дня человек и так может прожить, без еды. Наукой доказано.

– Ни … себе! Да я уже сейчас жутко жрать захотел! Три дня! А может, неделю? Или две? – не унимался Дебров.

– И хавку, и водичку тебе прямо сюда подадут. Я знаю, ребятки, не впервой, чай! – поддержал бригадира оптимистично настроенный Пилипенко.

– Ага, держи карман. А я говорю – хана нам! Они потом на бумажках замечательно все распишут, мол, завалило нас вконец. Кто надо актик подмахнет, и всего делов! Спишут подчистую! И никто-о не узна-ает, где моги-илка мо-оя-а, – разошелся Дебров.

Казалось, происходившее доставляло ему огромное удовольствие. Дойдя так до исступления, он схватил топор и принялся, со всей силы, колотить обухом по трубе воздуховода. Нельзя сказать, что его подлые речи не возымели никакого действия. Напротив. Все, кроме дяди Вани, просто-таки окаменели. Раздались ответные удары, такие громкие, словно стучали совсем рядом.

– Услыхали! Услыхали нас! – заорал Алимов. – Спасут теперь! Спасут!

Он обхватил по-медвежьи Деброва и попытался станцевать с ним барыню. Дебров яростно отбивался, но Муса даже не почувствовал его ударов.

– Хорошо, – первым пришел в себя бригадир, – убедились теперь: никто нас бросать не собирается. Так что есть предложение израсходовать часть водки на медицинские цели.

– Это на какие же такие цели? – нахмурился Пилипенко.

– Надо бы Коле раны промыть, а то за три дня у него заражение крови начнется. Алимов, давай!

Дядя Ваня отвернулся. Муса, которому водка была без надобности, достал фляжку.

– Нет! – заорал Дебров. – Отдайте сперва мою долю, суки! Мы все равно тут подохнем, а ему теперь без разницы, что лечиться, что нет!

Муса в ответ скорчил такую страшную рожу, что нарушителю порядка пришлось отступить. Отойдя на безопасное расстояние, он продолжал там злобно ворчать, как пес, у которого отняли сахарную косточку. Слежневу промыли и забинтовали рану на голове. Он молча, с каким-то отчаянием глядел из-под повязки на бригадира.

– Вот, Коля, все в порядке, лежи теперь спокойно, отдыхай, – на всякий случай сказал тот.

Слежнев страдальчески зажмурился.

Каждый устроил себе лежку на свой вкус. Ермолаев, чтобы убить время, начал записывать все произошедшее в тетрадку. Остальные по большей части молчали, только Муса монотонно бубнил что-то неразборчивое. Как-то странно им все казалось – из-за тишины, безделья, а главное, из-за нелепой кучи песка, отделявшей их от всего мира. Даже яркий электрический свет, не оттененный темнотой позади, вызывал тревожное чувство. Каждый ожидал про себя, что вот-вот случится что-то еще, особенно плохое. Вдруг дядя Ваня приподнялся и молча указал трясущимся пальцем на воздуховод. Труба больше не свистела, воздух перестал идти. Едва они начали осознавать весь ужас этого факта, как оттуда вырвалась упругая струя воды. Все, кроме раненого, рванулись к ней и, немилосердно толкаясь, напились, наполнили опустевшие фляги и каски. Опять пошел воздух. Договорились дежурить у трубы по очереди, чтобы не пропустить еще чего-нибудь. Через часик с той стороны по-особенному застучали, эдак в темпе вальса, и полился теплый бульон с мелко порубленным мясом. Каждый набрал полную каску, а жратва все шла и шла. Глядя, как отличная еда льется без толку в грязь, дядя Ваня пришел в негодование.

– Я, может, такой супец только по праздникам себе позволить могу, а тут, нате вам, льется! И ведь некуда деть-то его, – разорялся он и в сердцах саданул «балдой» по трубе. Супный поток немедленно иссяк.

– Совсем санаторий, Крым-курорт! – радовался Алимов.

Все нажрались от пуза и тут же уснули, напрочь позабыв о дежурстве. Проснулись, впрочем, довольно скоро. Где-то тарахтели отбойные молотки.

– Всё, спасают нас! – постановил бригадир, вскочив от возбуждения на ноги. – А вы, …, не верили, сомневались.

– Какой-такой, сомневался? Я не сомневался. Я никогда не сомневался! – обиделся Муса. – Это Семка у нас сомневался!

– А я и посейчас сомневаюсь! – нахально заявил тот. – Постучат, поди, часок для формы, да и бросят. А может, это они не нас вовсе откапывают, а… так, план по проходке выполняют.

Леха только выругался в сердцах. Что можно было ответить на такую глупость? Пока они спали, опять пошел воздух, и помещение заполнил ядреный бульонный дух. Стук отбойных молотков не прерывался ни на минуту. Когда наконец им надоело обсуждать мельчайшие детали предстоящего вызволения, все, кроме Лехи и Кольки, опять уснули. Бригадир что-то чиркал карандашом в своей тетрадочке. Колька же неотрывно буравил его глазами.

– Ты чего, Коля, смотришь так? – не вытерпел наконец Леха.

– Да так, ничего.

– Болит?

– Х…я!

– Ну так поспи, легче будет.

Через десять минут сопели уже все пятеро. Вроде бы им больше не о чем было беспокоиться, однако неминучая опасность медленно, со скоростью часовой стрелки, сгущалась вокруг. Чувствовали ли они ее хотя бы во сне?