слишком большой протяженностью участка обороны и невозможностью организовать огонь в узловых ее точках он заметил: «В устье Гаронны на побережье Атлантического океана район обороны значительно больше».

Я сопровождал одного адмирала, командующего, во время стрельб на береговой батарее. Перед нами буксирное судно протащило плавающую мишень. После пристрелки пришел приказ: «Залп!» Затем нужно было наблюдать за работой «граблей». На буксире были установлены приспособления, похожие на настоящие грабли, с помощью которых определяли рассеивание снарядов на глубине. Каким образом, столкнувшись с этими необычными понятиями, можно было наладить взаимодействие между артиллеристами? На время учений дивизии был выделен батальон штурмовых орудий, командиром которого был капитан с говорящей фамилией Бумм. Силами одного батальона и других родов войск, что были в нашем распоряжении, отрабатывалось взаимодействие войск в случае высадки десанта, так, как она нам представлялась.

И опять мне бросились в глаза блестевшие на солнце стальные шлемы. Несмотря на множество предложений, немецкое интендантство так и не собралось покрасить их в какой-нибудь матовый неприметный цвет. Так что приходилось обмазывать их имевшейся под рукой глиной или маскировать ветками. Почему это удалось частям СС – одеться в маскировочные пятнистые куртки и обтянутые такой же материей шлемы?

В мае наступила сильная жара. Цветущие растения завяли. Протяженные участки обороны были пронизаны каналами. Они служили для испарения морской воды. Затем соль ссыпалась в высокие кучи, напоминавшие горы. Мы купались в море. На пляже мне встречались серо-зеленые, до 40 см в длину и толщиной в палец змеи, гревшиеся на солнце. Дивизионный врач и ветеринар так и не смогли прийти к общему выводу, ядовитые ли они и если да, то как при этом защитить солдат.

В размышления о том, каких неожиданностей нам ждать от высадки противника, вторгались беспокойные мысли о семье. В конце апреля моя жена и трое младших детей были эвакуированы из Вены, которая все чаще подвергалась авианалетам, в Брайтенштайн-ам-Земмеринг. Я получил известие о смерти молодой племянницы, которая погибла во время трудовых работ от бомбы в Мариенбурге[128]. Ее брат пропал без вести на флоте. Племянник, бывший вахмистром и кандидатом в офицеры в батальоне связи танковых войск, погиб под Тарнополем[129]. 20 мая наша дочь Марион вышла замуж за капитана Эдуарда Штанга, который был командиром роты радистов 23-й танковой дивизии, воевавшей под Одессой. На пару дней его отпустили в отпуск. Я не смог побывать на свадьбе, потому что каждый день мы ждали вторжения.

Настроение было не лучшим. Первый офицер вернулся из поездки в штаб люфтваффе, где он слышал от командующего 2-м авиакорпусом генерала Бюловиуса, что нужно быть готовым к численному превосходству противника в авиации; мы же сможем противопоставить им лишь небольшое число машин.

Русские из обоих «восточных» батальонов были мастерами в маскировке своих позиций. Когда я поднял по тревоге одну роту, она в кратчайший срок вплоть до последнего человека была приведена в боевое положение. Они уверенно поражали цель из своего легкого оружия. Их дисциплинированности могли угрожать только алкоголь и женщины.

Один русский генерал из РОА, одетый в немецкую генеральскую форму, призывал своих соотечественников вести себя достойно не только в боевой обстановке.

Гитлер все еще был под впечатлением успеха 1941 – 1942 гг., когда защитники окруженного Холма держали оборону в течение нескольких месяцев. Теперь, в совсем иной обстановке, новоявленный «Холм» представлял собой ряд укрепленных позиций, которые должны были остановить наступление противника или рассечь атакующие подразделения. Командование корпуса отдало приказ создать подобные «укрепрайоны» в Нарбоне, Безье и Каркасоне. С комендантом гарнизона Нарбона я обсуждал вопросы обороны города, возведения долговременных оборонительных сооружений. В Безье энергичный командир полевого запасного батальона капитан Штефан намеревался взорвать небольшие дома, расположенные на окраине города перед старым замком. Я отклонил его предложение. Все преимущества от этого были несоизмеримы с потерями жителей от разрушения своих домов.

Вскоре 277-я дивизия, несмотря на мои возражения, перешла в подчинение «коменданта укрепрайона» Каркасона, которым был начальник ее службы снабжения. Скорее это было в компетенции корпуса. Он находился в Капандю в непосредственной близости, в то время как Нарбон был отдален на расстояние 50 км. Я мог с чистой совестью осмотреть величественную крепость XIII в. Затем я направился к коменданту. Не получив на то моего разрешения, глупый майор приказал срубить платаны, росшие на прекрасной рыночной площади Каркасона; он якобы хотел освободить сектор обстрела, вместо того чтобы поставить заграждения на подступах к городу.

В Нарбоне в отеле меня дважды в вечернее время посетил французский префект. У него были опасения в отношении не доверявших ему горожан, и он хотел узнать более подробно, как будет проходить эвакуация в случае вторжения неприятеля. Я успокоил его, рассказав о наших намерениях. Мы общались через переводчика. Воодушевившись, он сразу понял немецкую речь, я – его французский. Это были радостные встречи.

Во второй раз, после высадки союзников в Нормандии, я указал ему на бесчинства «маки»[130], появившихся и в его местности. С другой стороны, я сожалел, что целый ряд мэров городов и служащих, с которыми мы сотрудничали, исчезли без моего содействия. Только после войны мне стало известно, что их арестовало гестапо.

Отношение к гражданскому населению было нормальным. Злоупотребления отдельных солдат рассматривал военный суд. Пострадавшим в таких случаях сообщали о понесенном виновником наказании. Более беспокойной была обстановка на северном участке, граничившем с ничейной землей в Севеннах. Там действовали «маки». С тех пор как в апреле я принял под командование дивизию, ежедневно приходили сообщения об актах саботажа. Ни французские власти, ни немецкая полиция не могли задержать виновников. Взрывали линии электропередачи, локомотивы, автомобильные заправки. При этом использовались подрывные заряды, удобные при пользовании, которые сбрасывала английская авиация. Я отклонил предложение брать заложников, потому что я не мог наказывать невиновных за преступления тех, кого никак не могут поймать. Случаи саботажа росли по мере приближения вторжения, и особенно их стало много после его начала. В гористой местности к северу от Безье террористы похитили машиниста железнодорожного состава. Затем неуправляемый состав был направлен по сильно наклонной местности к вокзалу в Безье, где он столкнулся с переполненным пассажирским поездом. Среди пассажиров было много убитых и покалеченных, вот только среди них не было солдат. Я видел вздыбленные вагоны и горы обломков. С этого времени немецкий танк патрулировал угрожаемые участки пути. Тогда же «маки» бросили бомбу в дом военной связистки, которая была ранена. Это были уголовные преступники, в отличие от храбрых бойцов Сопротивления в России. Почему они не напали тогда на мой