Командование 74-м армейским корпусом принял на себя генерал Штраубе. Это была плохая замена двум предыдущим командирам, имевшим боевой опыт Восточного фронта. Я побывал в новом штабе; его начальник оперативного отдела штаба знал совсем немного об обстановке и не имел понятия о тактике противника, начальник материально-технической части не отвечал за боеприпасы, офицер службы разведки ничего не мог сообщить о противнике. Командир корпуса в мое отсутствие подсел к моему начальнику оперативного отдела и сказал: «Я хотел бы удостовериться в том, не забыли ли вы, что в мою бытность в пехотной школе в Мюнхене вы там учились?» Мне он сообщил: «Вы единственный, который делает то, что я скажу, другие больше меня не слушают». Это был «разграбленный» ради Восточного фронта штаб. Как бы дело обстояло при Моделе?

Противник медленно, ведя бои с нашим арьергардом, продвигался вперед. На новых позициях дивизии был придан истребительно-противотанковый батальон с тяжелыми 88-мм орудиями, который не обладал достаточной маневренностью, так же как и рота истребителей танков. Они не могли сравниться в этом отношении с мобильной поддержкой штурмовых орудий или танков. Несколько дней повторялось одно и то же. Утром стоял густой туман. Когда около 10 часов он рассеивался, над нами появлялись от трех до четырех английских самолетов-разведчиков. Через радиотелефон они передавали сообщения о порядка двадцати целей для своих орудийных расчетов. Как в свое время под Ржевом, где мы слушали в эфире переговоры русских, так теперь вместо этого звучала английская речь. В виде опыта обер-лейтенант Куниш сформировал подразделение радиоразведки с английскими переводчиками. Оно перехватывало открытые донесения летчиков: об огневых позициях немецкой артиллерии, передвижениях транспорта по дорогам и войсковых подразделений в лесах и населенных пунктах. После чего мы срочно звонили на позиции, чтобы быстрее выводили людей; на дорогах, попавших в список целей, военная жандармерия останавливала движение транспорта; на командных пунктах, расположенных на лесных участках и в деревнях, объявлялась повышенная боеготовность. Мы успевали предупредить всех, потому что английской артиллерии требовалось от 20 до 30 минут для открытия огня, и уже потом она обрушивала на обнаруженные цели сотни снарядов.

Затем наступал черед подготовки танков 7-й танковой дивизии англичан, о которой мы также узнавали через радиосообщения. Экипажи докладывали о готовности к атаке, мы наблюдали за этим через стереотрубу. Затем мы давали по ним залп и слышали ответ: «Нас обнаружили фрицы. У нас потери, и мы не можем сегодня атаковать». Мы даже могли видеть, как они отводили танки.

Как и в России, это была своеобразная тактическая разведка. Противник давал себя обнаружить и тем самым предоставлял нам возможность предпринять срочные контрмеры. Надо сказать, что в условиях острой нехватки боеприпасов и превосходства противника это была временная мера, чтобы хоть как-то противостоять ему.

Эта пассивная разведка предупреждала ненужные потери. Командованию «Запад» становилось известно из радиоперехватов о намерениях противника; такие разведданные, полученные с помощью средств связи, лежали в основе принимаемых решений. Пехота была готова к самоотверженной обороне; не имея уже надежды одержать победу над врагом, она сумела приспособиться к его манере ведения боевых действий. Она закапывалась в землю, выбирала позицию на обратных скатах высот.

Оборону прорвали на левом фланге, что вынудило части к отступлению. Затем высшее командование, после неудачи контрнаступления под Авраншем и в связи со все более ясно вырисовывающимся охватом левого фланга войсками противника, приняло 9 августа решение об отходе за реку Орн. В это время я получил телеграмму срочно выехать в Ставку фюрера для встречи с начальником Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковником Гудерианом. Я начал названивать по телефону и просить, чтобы мне разрешили хотя бы дождаться прибытия моего сменщика. Обратились к главнокомандующему на западе фельдмаршалу фон Клюге, который настаивал на немедленном отъезде. В то время как уже начинался отход войск, я поехал обратно в штаб дивизии. На обратном пути совсем недалеко от меня появились вражеские эскадрильи. Сотни самолетов обрушили тысячи бомб, разрывавшихся с громовыми раскатами. В небольшом городке Орт, где размещался комендант ставки, я посетил военное кладбище и попрощался с двумя молодыми офицерами, ставшими жертвами авианалета.

На ферме в печальном молчании прошел прощальный ужин вместе с моим штабом, который я должен был оставить в тяжелейшем положении. На всех направлениях нас охватывали войска противника, позднее это получит название Фалезский котел. Снова по дороге в Париж я видел в живописных городках Нормандии, таких как Фалез, ужасающие последствия ковровых бомбардировок, от которых больше, чем мы, страдало гражданское население. Передовую линию союзники не бомбили, чтобы не нанести урон своим войскам.

Начальник связи сухопутных войск 1944-1945 гг.

В Париже первым делом я разыскал генерал-лейтенанта Оберхойсера, главного начальника связи военной администрации Франции, а затем мы поехали вместе к генерал-майору Абту, главному начальнику связи укрепрайонов, и, наконец, встретились с генерал-лейтенантом Гиммлером, начальником связи при главнокомандующем на западе.

Я собирался доложить о своем прибытии фельдмаршалу фон Клюге, однако у него проходило совещание, посвященное вопросам обороны Парижа. Он заочно приветствовал меня и предоставил в мое распоряжение свой служебный самолет. Больше с ним до его гибели 19 августа 1944 г. я так и не встретился. Оберхойсер не знал подробностей о событиях в Ставке фюрера 20 июля, кроме того, что генерал Фелльгибель играл в них решающую роль. В Париже ясно понимали, что дни пребывания там немцев сочтены.

11 августа 1944 г. я прибыл на аэродром Орли, где меня уже ждал американский двухмоторный гражданский самолет фирмы «Мартин», принадлежавший министру Лавалю. Пилотом был лейтенант люфтваффе. Мы сели в самолет втроем, друг за другом: пилот, унтер-офицер Шрётер с нашим багажом и я. Погода была великолепной, мы пролетели Мозель и Рейн и приземлились на аэродроме в Халле-Шкойдиц. Здесь пилот собирался заправиться. Его не было долгое время. Вернувшись, он сообщил, что ему отказали в горючем. Мое обращение по телефону в Берлин к генерал-полковнику Штумпфу, командующему воздушным флотом «Рейх», успеха не имело. Только несколько часов спустя, после звонка в Ставку фюрера, проблема была решена. Согласно полученному приказу, пилот попытался сесть на небольшом аэродроме фюрера в Растенбурге. Как только нас заметили, со всех сторон на незнакомую машину направили стволы не менее десятка зенитных орудий. Они, вероятно, предположили, что хотят приземлиться какие-то новые заговорщики. Не выходя из самолета, мы были вынуждены снова подняться в воздух. Нам удалось приземлиться на аэродроме в Лёцене, где меня встретил новый начштаба службы связи сухопутных войск. Увидев его, я был неприятно удивлен.