— Через три дня все гражданские станции слежения за межзвёздным пространством увидят приближающийся к нашей планете огромный флот «Жестоких». Вы представляете, что начнётся? Назвать это паникой у меня даже язык не поворачивается. — Президент скрестил руки на груди. — А, знаете, что самое ужасное во всём этом? — Все присутствующие удивлённо переглянулись. — Сейчас об этом, кроме нас, никто не знает.

— Ну как же, — возмутился Бирюк. — Об этом знают «Дубликаты». Эта информация из первых уст, ибо ваш «Дубликат» рассказал мне об этом лично, когда отправлял на это задание! — Генерал пристально посмотрел на президента. — Сейчас, когда он мёртв, а мы исчезли из поля зрения «Бурс» и Ордена, скрывшись в вашем уютном гнёздышке, ничто не помешает им ускорить процесс.

— В словах генерала Бирюка есть логика! — раздался незнакомый до этого момента голос. Он прозвучал сильно и уверенно. Все присутствующие дружно обернулись. В проходе стоял пожилой мужчина лет шестидесяти с виду. Точнее сказать, старик с редкими седыми волосами, но его глаза блестели какой-то юношеской восторженностью. Его улыбка была искренней и очень задорной.

— Иван Сергеевич! Вы ли это? — Восторг генерала был не менее искренним, чем улыбка старика. — Я уж простился с вами! Как вы…

— Выжил. Спасибо сынку моему. — Он указал на Михаила. — Не успей он тогда, забрали бы меня эти… — Старик зашёлся кашлем, достал из кармана длинного белого халата маленький пузырёк и попрыскал из него в горло. Прошло несколько секунд и кашель пропал словно его и не было.

— Да как же? А что же…? — вопросы сыпались из Бирюка словно из рваного кармана гвозди.

— Ты успокойся, Серёжа. — Старик мягко улыбнулся. — Успокойся. Всё хорошо. Всё уже в прошлом. Сейчас другое. Сейчас настоящее. А завтра будет будущее. Вот и будем завтра думать, что делать. А пока ты садись. Садись отдохни, устал небось по лесам да болотам мотаться. Ты ведь уже не молодой. Это племянник твой без устали может скакать да стрелять. А ты уже сидел бы в своём кабинете, да бумажки перебирал. Ан нет, всё тебя на приключения тянет. Не наигрался, что ли, до сих пор?

— Да, как же я мог…

— Знаю, знаю! — согласился старик, приглаживая свои редкие волосы. — Всё сам да сам. Никто уже, наверное, лучше тебя не сможет. Как там у тебя девиз звучит? Хочешь сделать всё нормально — сделай сам! Понимаю. Самому спокойнее в этом деле. Точно, знаешь, что не накосячишь. А эти? — Он кивнул на молодых бойцов. — Всё им по сто раз объясни да покажи. А потом ещё и проверь, а вдруг что не так сделали, не то натворили. Вот и дохнут наши с вами братья в рассвете сил. Вам ведь сейчас сколько? — Бирюк хотел было ответить, да старик опередил. — Сорок восемь вроде. А да, точно. Сорок восемь. Старый я, а помню! — Он поднял указательный палец. — Моя бабка, царствие ей небесное, вот точно так, как и ты. Всё сама да сама. Никому ничего делать не давала, всех гоняла. Когда у неё в деревне дом покосился, мастеров позвала. Они давай старые брёвна из-под дома вынимать и готовить новый сруб. Бабка увидала, что они на сыру землицу сруб тот класть надумали, разозлилась и прогнала всех. Всё лето она корячилась, каменья огромные с реки таскала. Выложила фундамент, а потом сама сруб туда на него положила. Я в те годы мальцом был ещё, не понимал ничего. А сейчас вот думаю. Как же она одна такую тяжеленную работу сдюжила?

Прожила она в том доме ещё десять лет, а потом померла от спинной грыжи. Мучилась долго болями. Ничего не помогало ей кроме горячих компрессов. Наложит на спину из трав там каких-то, полежит, отпустит её. До вечера бродит. Нет чтобы спать, отдыхать. Нет. Она сама и печи топила, и пироги месила, и огород растила. Померла рано. Ещё шестидесяти не было. Хорошая была старушка. Сама себя ушатала. Трудом заморила. — Иван Сергеевич тяжело вздохнул. — Я не говорю, что трудиться не нужно. Нет. Просто надо работать по мере сил и возможностей. Не гробить своё здоровье на то, что не по силам или уже сил и так нет. — Он пристально посмотрел на генерала. — Подумай, Серёжа, поразмысли. Не молодой уже. Пора дела передавать. А я тебя подлатаю. Ты ко мне в лабораторию загляни, подправлю я тебе здоровье, глядишь, ещё столько же проживёшь. — Старик рассмеялся своим скрипучим смехом. — А дела военные ты ему отдай. Не бойся, он в тебя, сдюжит.

— Так он уже начал, — вступился за родственника Тимофей. — Вот только в нашем деле практика — лучший учитель.

— Смышлёный у тебя племянник, Сергей Владимирович, — усмехнулся Паризин. — Далеко пойдёт.

— Смышлёный! — согласился генерал. — Вот только уж больно нетерпелив да своенравен. — Он тяжело вздохнул. — Рад видеть вас, Иван Сергеевич! — Видимо, окончательно уверовав в живого профессора, произнёс Бирюк. — Рад, искренне рад. Вы уж простите, если что не так.

— Да бог с вами, голубчик! — отмахнулся старик. — Было бы за что.

— Вы мне лучше расскажите, как вы? Как он? — Генерал мотнул головой в сторону Михаила. Тот о чём-то тихо беседовал с Василисой. Отряд всё так же располагался в помещении зала совещаний, но беседа подошла к концу, и бойцы обсуждали услышанное. Они общались друг с другом, говорили с президентом и даже с Тиберием.

— А что я. Живу. Работаю. Здесь хорошие условия. Могу производить всё, что пожелаю. Любые опыты и эксперименты. Вот только времени на всё не хватает. Всё больше чужое изучаю. Одно скажу тебе, Серёжа. Ты тёртый воин, юлить с тобой не стану, должен понять меня. Плохо у нас дело. Планета загибается. Ещё лет сто протянет, и всё. Последствия бактерии этой предсказать сложно. Биология у неё чужая, непонятная. Я уж лет пятнадцать над ней бьюсь, а всё в толк не возьму, как она так смогла выжить в наших условиях. И жара ей нипочём и холод. Ключ подобрать не могу к ней. Слишком необычная структура молекул. Вроде с виду поглядишь — бактерия и бактерия. А копнёшь поглубже, начинаешь себя пещерным человеком ощущать. Я такого не видел никогда. А ведь она всё растёт да плодится. С каждым годом всё больше и больше земель под неё подминается. Изменяет она нашу планету-матушку. И спасу нет от неё. Видишь сам, как климат поменялся. Дождей почти нет и жара какая стоит, а деревья, что бактерией изменены, не погибают. Природа под бактерией жива, а та что прежде была, вся уже пожухла почти. Вот и гадаю почему? Одно могу сказать, не будет уже ничего, как раньше. Всё теперь по-другому будет. И нам в этом новом мире как-то надо жить. Научимся — будем жить, не научимся, ну, значит, пора нам пришла уходить. Я ведь не за себя боюсь, за деток наших, за будущие поколения. Они ведь теперь, погляди, какие неразумные. Ничего им не надо кроме интернета. Головы не тем забиты, не о том мысли у них. Страшно.

— Как же так, дорогой мой человек? А что с теми разработками, которые вы с бактерией этой провели. Тогда вроде столько нового узнали. Вся сеть была забита новостями. Неужто всё впустую? — с недоумением обратился к старику Бирюк.

— Не всё впустую, конечно, — отмахнулся Паризин. — Это же тогда своего рода пропаганда была. Чтобы людей подбодрить да у руководства в глазах дурно не выглядеть.

— Так что же, всё ложь? — слова Тимофея прозвучали будто всеобщий стон отчаяния.