Китти. В голосе слышались слезы – ох, любовные муки в этом доме в моде. Оказалось, что вчера она получила письмо от Жерара Дюшана, после которого несколько часов витала в облаках; она рассказала о том, что теперь все прояснилось, она безмерно счастлива, и папа непременно отнесется с пониманием. Однако что именно написано в письме, она не сообщила.

– Оставь свое дурацкое шитье, – попросила Китти, готовая расплакаться. – Пойдем ко мне, ты должна меня пожалеть. Ах, как все ужасно, Мари. Ах, если бы мы остались на Монмартре. В нашем гнездышке над крышами. У Соланж и Леона, они были так добры…

Теперь она начала всхлипывать, и Мари быстро обняла ее. Тихо успокаивала, гладила по спине, волосам, зареванным щекам. Не надо плакать, все будет хорошо. Ничего ужасного не случилось. Всегда найдется выход.

– Представь, папа запретил мне принимать предложение Жерара. Изверг! Вместо того, чтобы порадоваться, что Жерар хочет взять меня в жены, он опять все рушит. А ведь Жерар уже и свадебный подарок для меня купил – ах, я все неправильно поняла. Он никогда не собирался жениться на Беатрис, он купил картину у Канвайлера для меня…

Мари быстро повела Китти в ее комнату и закрыла дверь: из прачечной выплыла любопытная Йордан.

– Но фрейлейн Катарина, вы действительно думаете, что брак с Жераром осчастливит вас? Против воли его семьи. Мне его предложение, скорее, кажется жестом отчаяния…

Такого рода сентенции Китти сразу отвергала. Нет-нет, Жерар честен, он ее любит, а она любит его. Хотя он – тут Мари права – живя с ней на Монмартре, ужасно переживал из-за разрыва с семьей. Не знал, на что им жить, и поэтому постоянно пребывал в плохом настроении. Ну да, любовь – штука сложная. Возможно, несовместимая с женитьбой…

И все же, папа настоящий тиран, мама такого же мнения. Нет, вслух она этого не сказала, но по лицу было видно.

– Только проводили лейтенанта, папа сразу на меня накинулся. К счастью, Лизы не было, она бы получила удовольствие. Но они с фон Хагеманом спустилась в холл. Ах, как же я завидую Лизе! Какая она счастливая. Летом на празднике в саду они официально объявят о помолвке всем друзьям и знакомым. И только меня там не будет…

Китти бросилась на голубой диван и разрыдалась. Вообще-то это она должна была выйти за лейтенанта фон Хагемана, ведь ей он сделал предложение первой. Тогда она не дала ответ – не знала, как посмотрят на это родители… Но возможно, ей следовало дать согласие, и сейчас она не была бы так несчастна.

Мари понимала, какую ужасную чепуху несет Китти. Фон Хагеман был последним, с кем она могла быть счастлива, к тому же она его совсем не любила. Мари молча сидела рядом с плачущей Китти, терпеливо выслушивала ее стенания и узнала, что разгневанный Иоганн Мельцер не только запретил дочери выходить за Жерара Дюшана, но и наказал ее.

– Или к дяде Рудольфу в Померанию, или на курсы медсестер в Красный Крест… И это при том, что я не выношу вида крови, Мари.

Да, сурово. Мари опасалась, что Иоганн Мельцер сумеет продавить свое решение.

– В Померанию я ни за что не поеду. Пусть хоть свяжут меня по рукам и ногам и посадят в поезд. Лучше я брошусь в Лех. Или возьму из папиного стола пистолет и выстрелю себе в голову.

– Фрейлейн Китти! Нельзя такое говорить. Тем более в присутствие вашей матери.

– Мамы здесь нет. В комнатах в померанском поместье вечно стоит смрад. Несет как-будто старыми коврами и прошлым веком. Коровы с курами, несколько лошадей да старая кусачая собака. А люди такие ограниченные – дядя Рудольф думает только о еде и охоте. Тетя Эльвира не переставая говорит о своих детях, которые уже давно выросли и благоразумно уехали из этой глуши. Летом там навозные мухи. Отвратительно. Прямо под моим окном навозная куча…

Романтического в этом описании действительно мало. Хотя Китти, разумеется, описывала только неприглядные картины поместья, ее ведь туда отправляли в ссылку. Рудольф фон Мейдорн и его жена Эльвира приезжали на виллу на второй день после Рождества, и Мари пожилой господин показался довольно занятным. Хотя ей пришлось как следует дать ему по рукам, когда он попытался схватить ее за юбку. Но он не обиделся и оставил ее в покое.

– Поместье в глуши мне действительно кажется не самым правильным для вас местом, – покачала головой Мари. – Вероятно, там никто особо не понимает ни в искусстве, ни в живописи.

Китти нисколько в этом не сомневалась. Стены там увешаны оленьими рогами и чучелами животных. В основном совы и хищные птицы, дядя питает к ним слабость. Только в каминной висит какая-то замшелая мазня, трудно представить себе что-то более безобразное.

– И жить в окружении больных стариков я тоже не хочу, – причитала Китти. – Старые люди и так вызывают во мне брезгливость, а уж если у них короста или тремор…

– Тремор?

– Да, когда трясутся руки и голова. Ах, Мари, не знаю, что делать. Мама тоже не может мне помочь, никто не может мне помочь, я одна-одинешенька на всем свете!

Мари немного подумала. Должна ли она определять будущее Китти? Может, это и неправильно и принесет страдания. Но, возможно, это путь к долгому счастью.

– Почему вам не обратиться к Альфонсу Бройеру? – бесхитростно предложила она. – Он показался мне умным и человеком дела. Кроме того, вы ему очень нравитесь, фрейлейн Китти.

Та отняла руки от заплаканного лица и сдула со щеки прядь волос. Потом основательно высморкалась в кружевной платок, который Мари принесла ей из комода.

– Альфонс? – переспросила она еще хриплым от слез голосом. – Ты права. Он умный человек. И он обещал мне в Париже, что в трудной ситуации всегда будет рядом.

«Надо же, – подумала Мари. – Альфонс все продумал. Он, разумеется, понимал, что его прелестница, вернувшись домой, получит приличный нагоняй».

– Мари, ты на вес золота. Золотко-Мари. Альфонс – конечно, он придумает, как поступить. Позвоню ему сейчас же.

Про телефон Мари не вспомнила, им по большей части никто, кроме Иоганна Мельцера, не пользовался. Китти тем временем уже вскочила и побежала в коридор, остановилась вплотную к лестнице и поманила Мари.

– Посмотри, там пусто? – пошептала она. – Только бы папы не было в кабинете. Сегодня воскресенье, он, наверное, не пошел на фабрику.

Мари спустилась и встретила Эльзу, которая несла из столовой грязные наволочки. От нее она узнала, что госпожа и фрейлейн Элизабет уехали на машине