Генриха. Они делали свое дело, и делали с удовольствием: охотились за преследуемой дичью. Генрих понял это и молча ждал конца кровавой драмы.

— Что там такое? — спросил один из мексиканцев ирландца Барнея, сделавшего выстрел.

— Краснокожий, — ответил тот.

— Где ты его видишь? Тебе приснилось! — закричал ему соседний охотник.

— Да ты уж не свою ли рожу увидел в ручье да и выстрелил в нее? — заметил кто-то.

— Может быть, он увидел черта!

— А правда, братцы, я видел в кустах что-то очень похожее на черта и выстрелил.

— Слышите, Барней убил черта! Ха-ха-ха!

— Полно врать, ничего он не убил, и никого там нет, — сказал другой охотник, подвигаясь к опушке. — Готов об заклад побиться…

— Та-та-та, не так поспешно, — возразил Гарей. — Не надо доверять коварным краснокожим. Видел ли кого Барней или нет, — во всяком случае, дичь в кустах есть. Надо подходить с осторожностью; берите пример с меня!..

Говоря это, молодой охотник слез с лошади и, прячась за нее, направил ее зигзагами к опушке. Туловище его было прикрыто лошадью, на седле лежало ружье. Многие последовали его примеру. Мертвая тишина наступала по мере того, как круг делался меньше и приближался к опушке. Вскоре они вплотную оцепили островок; ни одна стрела не свистнула. Послышался трест сухих сучьев. Вдруг раздался возглас:

— Барней, ура! Убитый краснокожий! Ура, старый служака! Поди-ка погляди, кого ты подстрелил.

— Ну, молодец, Барней, ты убил — твоя и добыча. Иди, снимай скальп.

— Зачем? — отозвался Барней.

— Как зачем? Глупый, да ведь тебе награда будет, ведь это пятьдесят долларов!

— Неужели это стоит таких денег?

— Ну-ну, иди, нечего разговаривать.

— Братцы, не возьмется ли кто из вас сделать это вместо меня? — сказал сконфуженный Барней.

Бедняк не радовался своей удаче. В гарнизоне он, вероятно, во многом грешен был, ну а человеческой кровью все-таки не торговал.

Охотники обыскали лесок и никого больше не нашли, однако на земле валялся третий лук, значит, был и третий индеец, может быть, и много еще.

— Ищите в ивняке у берега! — крикнул капитан.

Часть охотников направилась к воде. Это оказалось небольшим болотцем. Вода в болоте была мутная, берега испещрены следами буйволов. Впереди других охотников был Рубе, как всегда самый внимательный и расторопный. Оглядываясь во все стороны, он готовился зарядить свой карабин, но вдруг быстро обернулся к находившемуся подле него Барнею и тихо сказал:

— Давай мне свое ружье скорей!

Ирландец тотчас передал ему свое заряженное ружье в обмен на пустой карабин. Рубе сделал вид, что целится поверх болота, затем быстро обернулся и выстрелил в другую сторону в верхушку одного дерева. Ветви и сучья задвигались, и что-то, сбитое с вершины, стало падать по ветвям вниз. Этим «что-то» был подстреленный индеец.

Генрих с ужасом закрыл глаза и отвернулся от этой новой жертвы, но вслед затем раздался возглас Рубе:

— Ах, к черту эти казенные ружья — ведь промахнулся!

Дикарь бежал со всех ног. Рубе с ножом в руках бросился за ним. Охотники встрепенулись и пустили вдогонку индейцу несколько выстрелов. Несчастный мало выгадывал быстротой своих ног, так как ему приходилось бежать извилинами, чтобы не дать верно прицелиться в себя.

Пока еще ни одна пуля не нанесла ему тяжелой раны, но по его бронзовому телу уже во многих местах струилась кровь.

Несколько человек бежали за ним по пятам, другие бросились к лошадям, чтобы пересечь беглецу дорогу. Лошади паслись в лесу, и только старая кобыла Рубе бродила по полю среди убитых бизонов, как раз на пути индейца. Добежав до нее, несчастный выхватил кол, к которому была привязана лошадь, и, прыгнув в седло, пустил лошадь вскачь. Выходка эта не принесла, однако, счастья индейцу. Рубе свистнул, как обыкновенно, когда призывал к себе коня; тот услыхал призыв, остановился и, несмотря на сопротивление седока, повернул назад и помчал злосчастного индейца к своему хозяину. В это время одна из пуль задела плечо лошади, она взвилась на дыбы, индеец не удержался, свалился на землю, и тут один из мексиканцев пригвоздил его к земле своей длинной пикой.

Рубе разразился бранью и на казенные ружья, и на индейца, и на глупых стрелков, которые целятся во врага и попадают в лошадь друга. Успокоился он только тогда, когда убедился, что рана, нанесенная кобыле, была самая легкая. Так как никаких признаков присутствия других индейцев не было, то все принялись за завтрак. Разложили костры и изготовили пищу. Утолив голод, открыли совещание.

На этом совещании было решено направиться к развалинам старой Миссии, расположенной всего в десяти милях. Там удобно было выждать и даже отразить возможное нападение куатеросов, к которым принадлежали трое убитых индейцев. Медлить было нечего; с убитых буйволов сняли кожу, разрезали туши на куски, живо уложили припасы и тронулись в путь на восток.

К развалинам поспели пред закатом солнца. Лагерь расположился среди разрушенных стен; волки и совы, обитатели этих мест, бежали, испуганные людским нашествием. Среди развалин был заглохший сад, и на деревьях зрелые плоды, а потому и ужин был разнообразнее и обильнее обыкновенного: кроме мяса были яблоки, груши и виноград. Под стеной протекал ручей, и воды было в изобилии.

После ужина все, крайне утомленные, расположились на заслуженный отдых, выставив на всех дорогах и тропинках часовых. Первая ночь прошла спокойно.

В старой Миссии отряд оставался трое суток. Столько времени понадобилось для того, чтобы высушить запасы мяса и сделать их годными для перевозки и хранения. Эта стоянка была очень тяжела для Генриха. Покой и бездействие пробудили дурные инстинкты охотников; грубые шутки, ссоры, скверная ругань и проклятия не сходили у некоторых с языка. Бедный Генрих убегал от них в лес в сопровождении милейшего доктора Рихтера, с которым можно было углубиться в науку или в воспоминания о счастливом времени, проведенном на берегу Дель-Норте.

На утро четвертого дня двое людей, оставленных для наблюдения