– Да… действительно, я так и поступил.

– Тогда я считаю, что твоя статья была непрошеной и несправедливой. И как ты мог знать, что слова того человека правдивы? Я ожидаю от тебя слов, что сейчас ты думаешь об этой статье с сожалением.

– Поскольку ты заставила меня быть серьезным, я отвечу тебе откровенно. Я искренне верю, что тот отзыв был правдив, и раз уж я написал его, то готов его защищать где угодно. Но я часто сожалею о том, что когда-то это написал, так же как и другие статьи подобного сорта. Я стал взрослее с тех пор и нахожу, что писать в подобном тоне значит причинять людям зло. Любой литературный Джек превращается в джентльмена, если он только напишет несколько нейтральных сатир, направленных против женского рода, сами женщины также способны пристраститься к этой хитрости; и, таким образом, подводя всему итог, я начинаю чувствовать себя весьма пристыженным, что у меня такие товарищи.

– Ах, Генри, ты с тех пор влюбился, и это поменяло твое отношение, – сказала миссис Суонкорт немного шутливым тоном.

– Это правда, но я строил свои доводы не на этом.

– Когда ты обнаружил на своем личном опыте, что так называемый гадкий утенок оказался лебедем, звучит абсурдом твое отрицание того, что у других мужчин может быть подобный жизненный опыт.

– Твои удары весьма ощутимы, кузина Шарлотта, – сказал Найт. – Ты словно мальчишка, который заворачивает камень в снежок, и я не стану больше играть в снежки с тобою. Прошу меня извинить – я ухожу на вечернюю прогулку.

Несмотря на то что Найт говорил в шутливом тоне, этот эпизод и сам разговор погрузили его в уныние. Беседа, произошедшая сразу после открытия, что Эльфрида узнала горячую любовь до того, как познакомилась с ним, заставила его ум сосредоточиться на этой теме, а трубка, кою он курил, пока расхаживал туда-сюда по усаженной кустарниками аллее, не приносила ему обычного утешения. Он вновь обдумал те праздные слова – до этой минуты, казалось, прочно забытые – о первом поцелуе в жизни девушки, и такая теория показалась ему более чем разумной. Разумеется, это жало беспощадного анализа было теперь направлено в сторону Эльфриды.

Несомненно, во время первого поцелуя с Найтом Эльфрида была совсем иной женщиной, чем та, что целовалась со Стефаном. К добру или к худу, но она превосходно усвоила роль леди, с которою обручаются; и обворожительный финал ее поведения в этой второй кампании, вероятно, вырос из ее бесхитростного поощрения Стефана. Найт со всей быстротой, свойственной ревности, набросился на слова, что она ненароком обронила насчет сережки, кои он тогда понял не до конца. Это произошло во время ее «первого поцелуя» у маленького водопада. «Мы должны быть осторожны! Я потеряла в прошлый раз свою сережку, делая это!»

На него нахлынуло чувство, где смешались поровну раненая гордость и печаль, когда Найт подумал о том, что так часто повторял ей в своей простоте: «Я всегда собирался стать первым возлюбленным, что входит в сердце женщины, – нетронутые уста или ничего для меня». Как детски слеп он был в глазах этой простушки! Как она, должно быть, украдкой хохотала над ним! Он физически корчился от боли, когда вспоминал о том признании, что она выманила у него на пароходе в ночной темноте. И единственное, что поддержало тогда чувство собственного достоинства Найта, когда его таким вот образом вытащили из его раковины, была мысль о ее чарующей невинности в любовных делах – каким абсурдом стало все это!

И вот, человек, чье воображение разрослось до сверхъестественных размеров благодаря исследованиям, проводимым в одиночестве, да молчаливым наблюдениям за себе подобными, – человек, чьи чувства в уединении выросли длинными и деликатными, как растения в погребе, сейчас переживал необыкновенные мучения. Более того, несколько лет поэтических исследований и, если уж все говорить, несколько лет, что прошли в попытках писать стихи, оказали такое влияние на эмоциональную сторону его натуры, что та сравнялась с его действительными дарованиями. Найт потому только и находил Эльфриду привлекательной, что слепо верил, что был первым мужчиной, который попытался ее обольстить. Он начал понимать, что оказаться первой любовью женщины так же сложно, как стать первым, кто совершит омовение в купели у Овечьих ворот[192].

Вот каким образом следовало охарактеризовать нашего Найта: по случайному стечению обстоятельств этот второй возлюбленный Эльфриды никак не относился к великому множеству шумных представителей мужского пола, которые мало склонны к самоанализу, которым свойственно добродушие, что возмещает отсутствие определенной чувствительности. А это значило, что ее трепещущему, смятенному, неблагоразумному сердечку следовало бы защищать себя самостоятельно от строгого разбора и логической силы, кои Найт неизбежно обратит против нее рано или поздно теперь, когда его подозрения проснулись, что грозит ей несчастьем. Печальное противоречие – мощный мозг применяет свою безошибочную стрельбу из лука по сердцу, чья владелица любит его лучшей любовью, чем он сам.

Покорная преданность Эльфриды Найту теперь стала ее же врагом. Она так покорно льнула к нему, что тем самым научила его злоупотреблять ее преданностью, а этот урок мужчины усваивают на лету. Если б Эльфрида порой проявляла легкую мятежность, это пошло бы только на пользу их отношениям, а ей самой предоставило бы море преимуществ. Но она боготворила его и почитала за честь быть у него в крепостных служанках.

В один из дней литературный критик сказал:

– Давай снова отправимся на скалы, Эльфрида. – И, не спрашивая о ее желаниях, сделал такое движение, словно собрался отправиться туда немедленно.

– На скалы, где мы пережили наше ужасное приключение? – спросила она, вздрогнув. – Смерть собственною персоной смотрела мне в лицо на той скале.

В любом случае, ее индивидуальность так сильно растворилась в его, что это замечание не прозвучало как возражение, и она немедленно приготовилась сопровождать его.

– Нет, не те скалы, – сказал Найт. – Меня они тоже пугают. Я имел в виду другие; как они там называются?.. Уинди Бик[194].

Уинди Бик – вторые по высоте скалы на всем побережье, и, что часто бывает как с природными пейзажами, так и с умственными способностями людей, они наслаждались репутацией первых по высоте. Более того, это были скалы, куда в одно памятное утро Эльфрида ездила вместе со Стефаном Смитом.