приносить еду и убирать грязные тарелки со стола, а заодно менять постели в гостевых комнатах. У большинства асов были собственные чертоги, но отчего-то почти никто не отказался задержаться в самой огромной обители Асгарда. Сиф держалась отчуждённо и спокойно, будто реку сковал лёд, не позволяя испытывать чувств. Тор недовольно сопел рядом с ней, хмуро взирая на каждого и топя в винных рогах свою никчёмность. Каждый пир походил на издёвку: веселились все, кроме тех, в честь кого и был устроен праздник. И лишь на последний день Тор улыбнулся.

Андвари выполнил обещание и изготовил молот ровно в срок. До сих пор помню, как смолкли барабаны и протяжно взвыли струны лютен, когда в залу вошла надменная Гулльвейг. Она шла в расшитом золоте сиреневом платье с длинным шлейфом, украшенным сиренью, а в руках у неё был узорчатый короб, расписанный рунами. Поклонившись, она оставила его перед главным столом, за которым и сидели жених с невестой в окружении самых близких. Замыкали процессию десяток трэллов, что с трудом катили тележку с каменным сундуком, на крышке которого тоже был выполнен узор. Любопытные взгляды тотчас неотрывно провожали ван, которая в тот момент наслаждалась триумфом и предвкушала последствия, о коих я предпочёл умолчать.

— Мой добрый брат попросил помочь славному герою Тору и подобрать для него оружие под стать, ибо никто лучше меня не понимает силу металлов, — терпкий голос ван звучал словно эхо в горах. — Я долго думала, что сможет отразить величие господина и поможет ему с лёгкостью повелевать грозами и молниями. В глубоких пещерах Свартальфхейма талантливейшие кузнецы изготовили золотой молот, что я нарекла Мьёльниром — сокрушитель. Руны и узоры отражают его невероятную силу и могущество сейда, что вплетено в это оружие, которое не подвластно никому кроме Тора Одинсона.

Он медленно приблизился к сундуку и сдвинул тяжёлую крышку, поднимая молот, отливающим солнечным сиянием и переливами огня в кузнице.

— Мьёльнир тяжёл, ибо лишь великая сила способна сокрушить небеса всех девяти миров в грозовом перекате, а потому вручаю тебе рукавицы и пояс, — продолжила Гулльвейг, отдавая Силачу короб. — Да славится имя Тора Громовержца и метателя молний!

Облачённый в широкий золотой пояс со сверкающими рубинами и кожаные рукавицы с рунической вышивкой, Тор сжимал молот и призывал переливы грозы, что отзывались ему в один миг. Никогда прежде я не видел его столь счастливым, чем тогда. Однако не забыла Гулльвейг и про невесту, подарив ей три сундука с нарядами, украшениями и редкими камнями, но самым ценным было ожерелье с жемчужинами, выуженными со дня моря в Мидгарде, и изумрудом, который так подозрительно напоминал мне о цвете глаз Фрейра. Он все дни пиршества не отводил глаз от Сиф и даже отважился предложить её единожды на танец. Я не хотел вмешиваться в отношения подруги, но всё же продолжал наблюдать, боясь вспышки гнева у Тора. Хотя тому было всё равно: молот занял его мысли.

После окончания свадьбы Силач решил отправиться помогать людям в Мидгард, помогая им строить там города и противостоять природным бедствиям. Не забывал он и про остальные миры, разбираясь то с пауками, что портили леса альвов, или же утихомиривая разбушевавшихся великанов. Словом, Тор из всех сил пытался заслужить звание защитника всего и всея. Я опасался, что Один начнёт наседать на сына, требуя от него наследника, однако больше всего Всеотца занимал сейд и Фрейя, так что в сторону Сиф он пока что не косился. Лебедь же стала полноправной хозяйкой Трудхейма и разбила ещё пару садов, что умудрялись радовать красками даже зимой, чего ей удалось добиться при помощи Фрейра, который постоянно ошивался рядом и учил Сиф ухаживать за землёй и деревьями.

— Он не причинит ей вреда, — произнесла однажды Гулльвейг, подходя ко мне на балконе, откуда я украдкой наблюдал за ними. — Фрейр лишён тщеславия Фрейи и моей холодности. Из нас троих он самый добрый и справедливый.

— Я переживаю за сердце Сиф: она не должна пострадать от его чувств.

Гулльвейг тихо рассмеялась:

— Как ты можешь судить? Посмотри: она улыбается и смеётся, хоть у неё получилось всего лишь взрастить хилый и невзрачный ирис под его руководством. Тора такие мелочи не интересуют, а её — да.

— С каких пор ты рассуждаешь здраво и спокойно? — я привык к её яду и сарказму, которыми были пропитаны каждое слово, однако тут звучали лишь поддержка и одобрение.

Гулльвейг повела плечами, отворачиваясь, и ветер донёс её тихие слова:

— Возможно, я не такая дрянь, какой я сама хочу казаться.

И в этом она была права: ван сама сотворила себе образ жестокой и неприступной, которой нет дела до забот других. Впрочем, понять её я тоже мог, узнав про таинственный шёпот, что я услышал тогда в Утгарде.

Тот день навсегда выжжен в моём сердце и памяти тяжёлыми воспоминаниями и кровавой клятвой, от коей мне никогда не сбежать. Слышавшие её Гулльвейг и Бюлейст были поражены до глубины души и не могли поверить в происходящее, ибо их глазам также предстал призрачный Фарбаути во главе войска мёртвецов. Со слов брата, он пытался отыскать останки отца среди развалин чертога и города, однако никто не отзывался на его зов, и лишь горстки пепла напоминали об оставленных жизнях. Однако Бюлейст и не надеялся найти хоть кого-то, ведь только он один давал клятву находиться в Утгарде, дожидаясь меня.

— Это из-за меня, — потрясённо прошептала Гулльвейг. — Мой дар — моё проклятие, что призвало призраков.

Мы удивлённо уставились на неё, ожидая пояснений:

— Сейд хранит память всего происходящего. Видение о последних моментах ваших родителей в этом зале тому лишь доказательство: сколько бы лет не прошло, мироздание будет помнить. А затем однажды я поняла, что могу призывать призраков.

— Что, вот так просто? — ядовито бросил я: все чувства и эмоции обострились и в то же время были пустыми — пережитое давало о себе знать.

Ван на мой выпад не отреагировала, однако тогда в разговор вступил Бюлейст, открывая ещё одну тайну, как будто прошлых не хватало:

— Проклятие ётунов Хельхейма, — тихо проговорил он, заставляя Гулльвейг кивнуть. — Некоторые из них видели мертвецов и повелевали ими. Однако, от чего потом и сходили с ума: тьма смерти забирала их души. Лишь сильнейшие могли контролировать призраков и оставаться в здравом рассудке.

Я расхохотался:

— А тебе не много ли, госпожа ван? И металлами управляешь, и лучше прочих в проклятиях разбираешься, а теперь ещё и мертвецов видишь? Есть то, что ты не умеешь? — и тут