Такая зачистка может растянуться на несколько лет, в зависимости от масштабов кризиса. Например, во время азиатского финансового кризиса первые признаки кредитных проблем проявились в Таиланде в 1996 году, а к следующему лету кризис был уже в полном разгаре. Некоторые крупные глобальные инвесторы летом 1997 года поспешили накупить тайских акций, следуя совету, впервые данному бароном Ротшильдом в 1870-е и впоследствии неоднократно повторенному другими: лучшее время для покупок – когда “на улицах кровь”, а цены предположительно достигли дна. Проблемы возникают, если окровавленная страна остается в таком состоянии в течение некоторого времени, как произошло с Азией после 1997 года, когда кризис распространился на другие развивающиеся страны и опустил фондовую биржу Таиланда еще на 70 %. Многие инвесторы, скупившие акции в Таиланде летом 1997 года, понесли серьезные убытки.

Поворот к лучшему наиболее вероятен не в тех экономиках, которые СМИ ненавидят, а в тех, к которым СМИ равнодушны. СМИ переключают внимание на нового фаворита, оставив раздавленную кризисом страну в одиночестве разгребать завалы. К началу нового тысячелетия глобальные СМИ давно забыли о странах, пострадавших от азиатского финансового кризиса, сосредоточившись на новых “горячих штучках”, таких, как участники бума высоких технологий. Тем временем в таких странах как Россия, Турция и Южная Корея к власти пришли новые лидеры, а во многих странах Юго-Восточной Азии началось возрождение за счет роста экспорта, вызванного дешевизной местных валют. Эти новые лидеры восстановили баланс счета текущих операций и взяли под контроль долговую нагрузку, но в течение еще многих лет после потрясений 1997-го и 1998-го годов СМИ не видели в пострадавших от кризиса странах ничего, кроме нарушенной функциональности. В 2000 году журнал Time жестоко высмеял президента Индонезии, засыпающего на заседаниях, – на обложку был вынесен заголовок “Вахидово горе”, после чего экономический рост Индонезии подпрыгнул с почти нулевого уровня до 5 %, когда страна привела в порядок свою банковскую систему, а ее дешевая валюта подхлестнула экспорт.

Экономический рост постоянством не отличается, а вот негативное отношение СМИ к определенным экономикам иногда сохраняет удивительное постоянство; именно поэтому от внимания СМИ иной раз ускользают истории успеха. В 2003 году мировые СМИ обрушились на Россию, когда правительство Владимира Путина арестовало нефтяного магната и борца за демократию Михаила Ходорковского по сфабрикованным – как многие считали – обвинениям в уклонении от налогов и мошенничестве. Заключение Ходорковского под стражу и связанные с этим подтасовки превратили Россию в притчу во языцех, в историю о том, как Путин, несмотря на то что на ключевых экономических позициях у него оставались реформаторы, вернулся к авторитаризму времен СССР. Экономический бум продолжался еще несколько лет после этого, но вы бы никогда не узнали об этом из международных публикаций о путинской России.

Я сам часто упускал из виду страны, которым СМИ не уделяли внимания. Я проглядел экономический поворот в Колумбии, после того как в 2002 году Альваро Урибе стал ее президентом и начал нести мир и порядок в измученную войной страну. У меня не хватило воображения, чтобы поверить, что страна, долго ассоциировавшаяся лишь с кокаином и убийствами, может измениться так быстро. Однако ярлык “несостоятельное государство” не вечен.

Трудно назвать другое причисленное к несостоятельным государство, чье экономическое возрождение было бы настолько проигнорировано международными СМИ, как это произошло с Филиппинами. Во время поездки в Манилу в январе 2010 года я ощутил поворот к лучшему, поскольку филиппинцы были уже по горло сыты своим отставанием от соседей. Им не терпелось дать широкие полномочия лидеру, которого называли Мистер Чистюля, чтобы он снизил рекордный уровень коррупции и привлек инвестиции в страну, где использовалось не больше цемента на душу населения, чем за восемьдесят лет до этого. Но Филиппины числились в отстающих столько десятилетий подряд, что мои друзья-журналисты, слыша от меня о радужных перспективах этой страны, считали, что я шучу. Многие и сейчас так думают.

С другой стороны, меня беспокоила шумиха, поднятая вокруг избрания в 2014 году премьер-министром Индии Нарендры Моди. В декабре того года Моди лидировал в голосовании читателей журнала Time в конкурсе на звание “Человек года”, но редакция отказала ему в этом звании. Индийские читатели, отдавшие свой голос за Моди, были, несомненно, разочарованы, но его появление на обложке Time говорило бы, на мой взгляд, о том, что эйфория по поводу Индии достигла пика – того самого, который обычно предшествует падению. Моди уже был любимцем международных СМИ, провозгласивших его реформатором, который начнет большой экономический подъем в Индии в то время, когда мировой экономике так отчаянно требовались хорошие примеры. Упования были так высоки, что в среде финансовых аналитиков от Манхэттена до Мумбаи трудно было услышать хотя бы один негативный комментарий по поводу экономики Индии. В моем понимании, когда Моди проиграл конкурс журнала Time на звание “Человека года”, Индия выиграла.

Чтобы не поддаться шумихе, надо применять правила

Журнал The Economist – это исключение из общего правила о том, что журнальные обложки, как правило, указывают ложное направление. Возможно, это объясняется сознательным стремлением его редакции к отказу от стереотипов. Просмотрев двести девять обложек номеров, вышедших в 1980–2010 годы, я выяснил, что когда этот британский журнал публикует оптимистичную статью о стране, в ближайшие пять лет ее экономика улучшается примерно в двух случаях из трех. А если публикация The Economist окрашена в мрачные тона, то более чем в половине случаев рост экономики замедляется.

В мае 1998 года в журнале появилась статья под заголовком “Европа отправляется в полет”. Она была анонсирована на обложке изображением континента в виде Супермена, устремляющегося ввысь с падающей телефонной будки. И действительно: региональная экономика резко ускорилась – с 1,7 % перед 1998 годом до 2,6 % в течение следующих пяти лет. Три месяца спустя, когда большинство СМИ все еще мусолили тему капитализма “игроков в гольф”, ставшего причиной азиатского финансового кризиса за два года до этого, The Economist заметил признаки “удивительного возрождения Азии”. В январе 1999 года журнал был в числе немногих скептиков, объяснявших, “почему акции интернет-компаний рухнут”. Акции, разумеется, рухнули, что привело к рецессии в США и других странах. Два года спустя журнал представил нового премьер-министра Дзюнъитиро Коидзуми как “великую надежду Японии”, и Коидзуми сумел с помощью короткого периода реформ поднять темпы роста с 0,4 % до более внушительных 1,4 %.

Однако не надо думать, что даже такое нешаблонное издание многократно не присоединялось к общепринятому мнению – например, в 2009 году на обложке журнала красовался заголовок “Бразилия на подъеме”, а сразу после этого бразильская экономика начала обваливаться. Подъем и падение Африки журнал тоже предсказывал с точностью до наоборот. После второго подряд неудачного для Африки десятилетия 1990-х The Economist в статье, анонсированной на обложке майского номера за 2000 год, назвал ее “Безнадежным континентом”. Но именно с того года началось десятилетие, в ходе которого число африканских экономик, развивавшихся со среднегодовой скоростью не менее 5 %, подскочило с четырнадцати до двадцати восьми. Экстраполируя быстрый рост континента в 2000–2010 годы, журнал в декабре 2011 года опубликовал статью с вынесенным на обложку заголовком: “Африка на подъеме”. Ни в одном из двух этих эффектных заголовков не было особого смысла, потому что Африка – это не одна экономика, а смесь из пятидесяти трех, многие из которых имеют мало общего. В основе шумихи вокруг подъема Африки лежала та же ошибка, которая породила идею о всеобщей конвергенции, – объединение совершенно различных экономик в единый комплект.