то есть «черной рукой»: в том числе метисы, мулаты, мориско, койоты, волки и непонятная помесь под названием «я тебя не понимаю». Когда у белого и полубелого родителей рождался ребенок более темного цвета кожи, это называлось «возвратом назад»; дитя двух метисов называли tente en el aire, то есть «подвешенным в воздухе», потому как по отношению к белому цвету он не двигался ни взад, ни вперед. Эти картины говорили, что даже после многих поколений смешения рас чернота до конца так и не исчезла. В 1735 году некий наблюдатель отмечал напряженные отношения между «чистокровными индейцами» Новой Испании и всякими полукровками, попутно заявляя, что «очевидный раздор (34) и вражда между двумя этими группами суть не что иное, как Божественное провидение, ведь, обладая столь дурными наклонностями, в день, когда между ними исчезнут разногласия, они уничтожат испанцев, которые меньше их числом». Эти расхожие представления, этот расовый раскол, оберегаемый испанской властью, считались проявлением Божьей воли.

Расовые различия были неизбежны, санкционированы небом и в глазах европейской публики так же естественны, как факт того, что дикари правильно принимали белых за богов. Колумб спустился с небес, Кортес оброс чешуей и перьями, Писарро скользил по пенным морям. С каждым пересказом эти легенды выковывали нарратив, оправдывавший европейское доминирование. Раз уж апофеоз был ошибкой аборигенов, то европейцам следовало взять на себя за эту ошибку ответственность. Да к тому же еще и исправить ее, хотя она и переросла в убедительный миф, позволявший колонистам сохранять свое превосходство на фоне извечной хрупкости своей власти. Ведь способность бога взывать к бытию то, чего раньше не существовало, является основополагающей. Своим появлением новые божества принесли в Новый Свет современную расовую концепцию. Сотканная из плоти, крови и исключительности, так называемая раса – фикция, позволившая боготворить белых, – стала поистине вечной.

Господи, я тоже творю темных богов.

Каунти Каллен, «Наследие»

12. Краснеющий Адам

Об их наготе им сообщил сэр Фрэнсис Дрейк. Летом 1579 года, выполняя задачу совершить кругосветное плавание, этот английский исследователь высадился на северном побережье Калифорнии. Завидев его флот из пяти кораблей, местное племя ринулось вниз с холмов, вооружившись луками, стрелами, копьями и всем, что оказалось под рукой. А когда стали следить за англичанами, тут же застыли на месте, «как те, у кого от вида явления, никогда не виданного и не слыханного, помутился разум» (1), – рассказывал в своей работе «Мир, вокруг которого совершил кругосветное плавание сэр Фрэнсис Дрейк» его племянник, по большей части опиравшийся при ее создании на дневники корабельного капеллана Фрэнсиса Флетчера. «Их миссия, – вспоминал Флетчер, – состояла не столько в том, чтобы сражаться с нами, как с простыми смертными, сколько поклоняться нам как богам, с покорностью и трепеща от страха». Англичане дали этим безгреховным туземцам рубашки, льняную ткань, а заодно и совет: «Мы были не боги, но люди, и это понадобилось нам, чтобы прикрыть собственный срам». Потом, дабы еще больше доказать свою человеческую природу, мореплаватели в присутствии очарованных аборигенов хорошо выпили и плотно поели, но особого успеха опять не добились. «Ничто не могло убедить их изменить мнение, которое они составили о нас как о богах», – рассказывал Флетчер, хотя ни он, ни капитан не понимали ни слова из языка племени мивоков.

«Им присуща вольная, покорная, преданная натура, лишенная предательства или коварства», – писал племянник Дрейка. Мивоки щедро одарили гостей подарками, перьями, колчанами для стрел из шкур молодых оленей, нарядными головными уборами и шкурами животных. «Они вышли вперед с различными подношениями к вновь обретенным богам, пали пред ними ниц в смиренном благоговении и бросились царапать лица (2) и грудь в приступе дикого желания выразить дух самопожертвования», – писал в 1918-м Уильям Чарльз Генри Вуд в своей популярной книге «Морские псы королевы Елизаветы». «Будучи поголовно протестантами, Дрейк и его люди пришли в ужас, когда их, насколько они поняли, превратили в идолов. Поэтому они преклонили колени, произнесли вслух молитву, вздымая к небу руки и глаза, таким образом надеясь показать дикарям, где обитает истинный Бог». Дрейк прочел отрывок из Библии, его команда спела несколько псалмов, а индейцы, как сообщалось, при каждой паузе восклицали: «Ох!»

В дополнение к дарам мивоки поведали англичанам о своих недугах – «старых болячках, растянутых связках, затянувшихся повреждениях и запущенных язвах», а также о «ранах, полученных совсем недавно», – веруя, что новые боги смогут их излечить. «В самой прискорбной манере, – писал Флетчер, – они взывали о помощи и делали нам знаки, давая понять, что стоит нам узнать об их бедах или коснуться пораженных мест, как все тут же придет в норму». Мивоки столпились вокруг Дрейка, дожидаясь, когда он одним касанием руки их исцелит. Сделать это мог бы любой доктор пантеона: они «надеялись выздороветь, вдохнув божественного дыхания любого из английских богов», – писал Вуд. Если верить Флетчеру, англичане действительно попытались помочь, прибегнув к помощи примочек, пластырей и мазей, но ограничились лишь «традиционными средствами», чтобы у индейцев не сложилось ложное представление об их способностях.

На вторую неделю пребывания англичан на берегу к ним явился с визитом вождь мивоков. Сей местный правитель велел капитану сесть и произнес несколько речей, «точнее, насколько мы поняли, высказал ряд просьб», – продолжал Флетчер, хотя моряки по-прежнему не могли постичь их язык. «С величайшим почтением и распевая радостную песнь» вождь водрузил на голову Дрейка корону и нарек новым именем «Иох». После чего взмолился перед английским капитаном «взять в свои руки провинцию и царство, стать их повелителем и покровителем, знаками давая понять, что они откажутся от титулов и прав на них и станут их вассалами вместе со своими потомками». Как до этого Монтесума, вождь мивоков тоже каким-то образом изучил язык феодального вассальства и невольно подтвердил доктрину Аристотеля о том, что некоторые от природы рождены рабами. Оценив это щедрое предложение, Дрейк решил «его лучше не отвергать (3), не зная, какая выгода и слава могут быть от этого нашей стране». За его согласием последовал апофеоз: Дрейк согласился принять корону мивоков от имени королевы Елизаветы. А когда вождь отрекся от трона, индейцы «с триумфом бросились петь и танцевать», ведь «великий и главный Бог теперь стал их божеством, их повелителем, их покровителем».

В самый разгар празднеств, от которых капитан с его командой чувствовали себя очень неуютно, «Дрейк успокаивал свои протестантские угрызения совести мыслью о том, что Бог допустил случившееся с некой благой целью», – писал Вуд. Если верить его племяннику, Дрейк разрешил поклоняться ему, единственно желая, чтобы столь «любящий, смиренный народ» в конце концов познал благочестие истинного Всемогущего Бога и выразил