Прямо здесь, прямо сейчас.

Я чувствую его.

Сбросив с себя покрывало, я натягиваю шорты и, собирая волосы в небрежный хвост, оглядываюсь в поисках туфель и сумочки.

Я выбегаю из квартиры, уже зная, что Брант не спит в комнате рядом с моей. Он еще не вернулся домой. Прошло уже четыре дня после выяснения отношений с мамой и папой, и я не видела его с тех пор, как в слезах унеслась тем утром.

Никаких телефонных звонков. Никаких визитов.

Только единственное текстовое сообщение в тот первый вечер:

Брант: Мне нужно проветрить голову. Кип разрешил мне поспать на его диване несколько дней. Прости, Джунбаг. Прости, что я сейчас недостаточно сильный. Мне жаль, что я подвел тебя, и прости, что любил тебя самым худшим из возможных образом. Я не смог защитить тебя, и это меня убивает. Мне нужно понять, что лучше для нас, для тебя. Мне просто нужно немного времени.

Тогда я проплакала почти всю ночь, пока не заснула, – все это повторилось и на следующую ночь.

И не от злости. Не от обиды, что Брант оставил меня одну разбираться с родителями. Я плакала не из-за него.

Я плакала по нему.

Он закрылся.

Сейчас он ненавидит себя, и я не могу представить ничего печальнее.

Дергая себя за хвостик, я пробираюсь через парковку и запрыгиваю в свою машину, после чего в нерешительности достаю мобильный телефон. Я отсылаю Бранту короткое сообщение, сдерживая слезы.

Я: Нам нужно поговорить. Сегодня. Это важно. Встретимся в квартире, когда ты вернешься с работы. Надеюсь, у тебя все хорошо… Я люблю тебя. <3 Джунбаг

Он сразу же прочитывает его, но не отвечает.

И пятнадцать минут спустя, после того, как я заезжаю на знакомую парковку и выхожу из машины, ответа по-прежнему нет.

В груди сдавливает от тоски, когда я засовываю телефон в карман и пробираюсь через лабиринт могил и надгробий. Я вписываюсь сюда. Я такая же призрачная, как и эти священные места.

Но я освобождаю себя.

Я мчусь к надгробию, которое слишком хорошо знаю, – тому, от вида которого у меня перехватывает дыхание всякий раз, когда я вижу его.

То, где я проводила каждый вечер субботы на протяжении нескольких месяцев.

То, что слушало все мои всплески, песни, плач, мои признания, пока я сидела здесь, распластавшись возле могилы.

Тео.

Опустившись на колени возле камня, я дрожу, читая знакомые строки.

Сын. Брат. Друг.

Спаситель.

У меня щемит в груди. Так сильно.

– Прошлой ночью ты мне приснился, – говорю я, вытирая слезы тыльной стороной ладони. – Ты мне часто снишься, но этот сон был таким реальным. Как будто ты действительно говорил со мной оттуда… где бы ты ни был. Выше радуги, высоко в небе, может быть, даже на луне… – Прижимая руку к сердцу, я улыбаюсь. – Или прямо отсюда.

Птички чирикают и щебечут на соседнем дереве, и я думаю о картине с синей птицей.

– Я просто хотела сказать тебе, что некоторое время не буду приходить, но я обещаю взять тебя с собой. Я взлечу, Тео. Я расправлю крылья и полечу, а ты будешь болеть за меня на протяжении всего моего пути к вершинам. Я знаю, что будешь. – Я всхлипываю, волосы разлетаются от дуновения ветра. Ветер теплый и умиротворяющий, и я представляю, что это Тео дает мне знать, что слушает. – Я буду храброй, как ты. Я училась у лучших, в конце концов. – Я зажмуриваю глаза, слезы стекают по щекам и падают на дорогую мне землю. – Время пришло.

Птицы перестают петь, и ветерок затихает.

Остаемся только мы.

Только я и Тео.

– Подходящий денек, чтобы кого-нибудь спасти, – шепчу я, кончиками пальцев проводя по высеченному на надгробии имени. – И я думаю, в конце концов… это спасет нас обоих.

Я поднимаю голову и затуманенными от слез глазами вглядываюсь в небо, затянутое облаками, как вдруг у меня перехватывает дыхание. Я изумленно всхлипываю, слезы начинают катиться из глаз еще сильнее, а сердце судорожно колотится. По спине пробегают мурашки, а на губах появляется улыбка.

Я моргаю, глядя на эти облака.

И я клянусь, клянусь…

Облако, проплывающее прямо над моей головой, в точности напоминает шляпу Марио.

* * *

Чемоданы тяжелые, но не такие, как груз моего сердца. Эта ноша непосильна.

Он не пришел.

Я пытаюсь сдержать плач, сжимая ручки чемоданов, но он все равно прорывается наружу. Гадкий и злой.

Опустошающий.

У меня начинают дрожать руки, и я роняю чемоданы на пол. Я волочу их по полу, пока из груди вырывается еще более сильный ужасный плач. Папа забронировал мне билет до Нью-Йорка в один конец в тот самый день, когда я поругалась с ними. У меня не было ни малейшего желания подниматься на борт этого самолета. Я уже взрослая, и прежде всего я не должна улетать только потому, что отец хочет этого.

Но я передумала.

А Брант не знает. Он понятия не имеет, что мой отец везет меня в аэропорт через час и я не знаю, когда вернусь.

Я не знаю, когда увижу его снова.

Боль чудовищная. Просто невыносимая. Это решение было трудным для меня, но еще хуже то, что у меня не было возможности попрощаться с мужчиной, которого я любила с первого удара своего сердца.

Слезы текут по моим раскрасневшимся щекам. Я сжимаю Агги, пока тащу чемоданы к входной двери.

И в этот момент ключ щелкает в замке, и я замираю.

Дверь распахивается.

Брант.

Это Брант.

– О… – Я не уверена, было ли это слово, или звук, или просто вздох облегчения. Я роняю чемоданы и игрушечного слоника, а затем бросаюсь в его объятия, чуть не сбив с ног. – Боже, Брант… Я не думала, что ты приедешь. Я не могла с этим смириться.

На меня обрушиваются эмоции. Я судорожно сжимаю руки, в груди сдавливает.

– Куда ты собираешься? – Его голос звучит надломленно, он поднимает руки и заключает меня в нежные объятия. – Твои вещи собраны.

Он звучит так отстраненно и далеко, как будто уже исчезает. Я отступаю назад, лицо искажается от горя.

– Я… я хотела поговорить с тобой об этом. Ты обычно уходишь в четыре по средам, а сейчас уже почти семь. У меня совсем немного времени.

Брант тяжело вздыхает. Сперва он смотрит на мои слезы, а затем переводит взгляд на упакованные чемоданы. Между его бровями прорезается морщинка, лицо мрачнеет.

– Ты переезжаешь?

Я слегка качаю головой:

– Я переезжаю