— Так точно, сэр! — глухо ответил Арнольд.

Воцарилась пауза. Зазвонил телефон. Джампер снял трубку, по уставу представился, а затем отвечал только: «Да, сэр!», «Есть, сэр!», «Так точно, сэр!». Вернув трубку на рычаг, он засуетился, оправляя костюм, потом стал искать какие-то бумаги, нашёл, снова поправил галстук, глянул на себя в зеркало и, наконец, сообщил:

— Генерал вызывает. Хочет ещё раз обговорить план действий. Можешь идти домой, Томми, до завтра!

И Джейк Джампер вышел. Арнольд так и стоял посреди его кабинета, ощущая страшную пустоту в душе. Он вновь вспомнил свою большую семью, свою жену Саманту, вечно недовольную его работой, её слова, когда он, усталый, возвращался вечером домой: «Опять спасал задницу страны? Сколько можно? Уже пора начинать спасать задницу твоей семьи!»

Это ещё были не эти слова, но до них уже было недалеко…

2

Неудачником Томас Арнольд себя никогда не считал. Прежде всего потому, что саму удачу он воспринимал, как что-то изначально принадлежащее другим, как «не своё», «не положенное» ему по жизни. Почему?

Да потому, что он был толстым.

С самого детства из-за своей полноты Томасу пришлось привыкать к существованию «на третьих ролях» в компаниях мальчишек, к почти полному отсутствию внимания со стороны девочек и к унизительной доле вечного объекта для насмешек. Такая жизнь со стороны могла показаться весьма неприглядной, однако сколь толстый, столь и добродушный Том Арнольд легко забывал обиды, не жаловался, не замыкался в себе и не клял судьбу за то, что она, злодейка, наделила его столь тучным телом. Он понимал, что Бог создал его таким, что иначе быть уже не может, что исправить ничего нельзя, а потому — просто жил, стараясь ничего не упустить, а свои внешние недостатки учился компенсировать внутренними достоинствами: трудолюбием и умом, смелостью и честностью, добротой и юмором.

Уже тогда он стал подозревать, что удача — это штука полезная, но… вовсе не обязательная для жизненного успеха.

К двенадцати — тринадцати годам его нехитрая, но требующая изрядного терпения философия уже принесла первые плоды: Томаса перестали дразнить. Чуть позже без участия юного Арнольда уже не происходило ни одно событие в его классе, и любая вечеринка терпела неизбежный провал, если на ней по каким-либо причинам не присутствовал толстый юморист и выдумщик Томас Арнольд. В колледже он стал одним из лучших учеников, а в своём классе — самым лучшим.

При этом, сверяя свою жизнь с жизнью тех одноклассников, которым, в отличие от него, неуклонно улыбалась удача (особенно в таких важных сферах, как спорт и любовь), Томас по-прежнему видел, что он и эта капризная мадемуазель живут в совершенно разных измерениях, в разных мирах, и ему на случайную встречу с мисс Фортуной можно даже и не рассчитывать.

А в разведшколе его взаимоотношения с удачей перешли в новую степень взаимного отчуждения: Томас окончательно утвердил себя в мысли, что «терпение и труд — всё перетрут», и что в деле успешного развития его жизни случайное везение — совершенно бесполезный ресурс, на который и рассчитывать-то не стоит, и что «неудачник» — это тот, кто просто не хочет заставить себя работать.

За недюжинные способности в разведшколе Тома прозвали «Мозгом Пентагона», он был одним из лучших в своём выпуске, а в своей группе — самым лучшим.

И тут удача словно решила испытать его: толстого Томаса полюбила Саманта — ослепительная красавица, по которой сходила с ума вся разведшкола, включая не только курсантов, но и преподавателей. Это событие крепко встряхнуло всю жизненную философию Тома Арнольда, почти заставив его поверить в то, что и для него, смешного толстяка в военной форме, у капризной мисс Фортуны также припасены приятные сюрпризы.

Однако, понимая, что Саманта полюбила его не за «внешние качества» и уж тем более — не за деньги или связи (Арнольд был сыном скромных служащих), Томас вскоре вписал это событие в рамки своего мировоззрения следующим образом: «терпение и труд — всё перетрут. Но не всё, а… вообще всё — и неэффектную внешность, и недостаток денег и отсутствие связей…»

И удача, таким образом, здесь снова совершенно не при чем: работать надо, терпеливо работать — и всё будет!

Поэтому Томас Арнольд уверенно считал себя удачником, так как удачно выбрал в начале жизни ту дорогу, которая привела его к успеху, любви и счастью: дорогу труда и терпения.

Впрочем, лучшие друзья Томаса — красавчик Джейк Джампер и молодой богач Роберт Уилли его мнения не разделяли, а философствований Арнольда и слушать не хотели: они в один голос твердили, что «старику Томми» в жизни невероятно везло: в разведшколу приняли, образцовым курсантом сделали, а насчёт Саманты… Они даже слегка обижались на то, что эта «девушка-мечта» выбрала из их дружной компании не кого-нибудь, а именно «неуклюжку» Тома. Джампер даже как-то в «пивном» откровении признался, что явно поспешил, сделав предложение своей Рите, что потерпи он ещё немного — с яростью воевал бы сейчас с Арнольдом за Саманту…

— Ты, Томас, знаешь кто? — с пьяной серьёзностью вымолвил Джейк. — Ты удачливая скотина — вот ты кто! — он икнул и ещё более серьёзно произнёс: — Тебе п-повезло стать лучшим ку… курсантом, и ты нагло ре…шил, что можешь заграбастать себе Са… Саманту!

Том только улыбался в ответ — он был на десятом небе от любви и его совершенно не коробили слова пьяного друга.

Они с Самантой поженились первыми. Через пару месяцев Джейк повёл под венец Риту, а ещё чуть позже мужем Памелы стал Роберт. Какое-то время они дружили семьями, встречались по праздникам, ездили на пикники: Джейк и его жена — младшая дочка мэра Сиэтла, Роберт и его жена — дочь конгрессмена, и Томас и его жена — дочь владельца обувного магазинчика…

Но их дружба как-то быстро кончилась. Стараниями отца Роберта и тестя Джейка его друзья очень быстро получили повышения, а Томас, хотя и дослужился до начальника отдела, но это был отдел мониторинга средств массовой информации. И где — в крошечном Блюмонде! Памела и Рита стали сторониться Саманты, а вскоре и совсем разорвали с ней всяческие отношения — она не вписывалась в их круг.

Томас на всю жизнь запомнил ту первую истерику и тот первый ночной разговор. Он пришёл домой и застал жену в слезах, сидящей посреди груды обрезков, в которые она превратила все свои платья. В руках у неё был стакан мартини, явно не первый.

— Я устала! — воскликнула она