центром своей агитации борьбу против такого карлика, как Шульце-Делич, то есть выдвигает государственную помощь против самопомощи. Этим Лассаль возобновил, по мнению Маркса, лозунг, с которым католический социалист Бухец боролся в сороковые годы против подлинного рабочего движения во Франции. Выдвигая наново чартистский лозунг всеобщего избирательного права, он упускает из виду различие между германскими и английскими условиями, а также уроки Второй империи относительно избирательного права. Отрицая всякую естественную связь с прежним движением в Германии, Лассаль впадает в ошибку сектантства, в ошибку Прудона, который не искал реальной основы в подлинных элементах классового движения, а хотел предписывать их ход согласно доктринерскому рецепту.

Все это, однако, не запугало Лассаля, и он продолжал свою агитацию, которая превратилась с весны 1863 г. в определенную агитацию среди рабочих. Он даже не отказался от надежды убедить Маркса в правоте своего дела и после прекращения переписки с Марксом регулярно посылал ему свои агитационные сочинения. Отношение к ним Маркса было, однако, такое, какого Лассаль не мог ожидать. Маркс критиковал их в письмах к Энгельсу с необычайной резкостью, которая в некоторых случаях доходила до ожесточенной несправедливости. Мы не станем входить в неприятные подробности, с которыми можно ознакомиться по переписке между Марксом и Энгельсом. Достаточно сказать, что Маркс называл эти произведения Лассаля, даровавшие новую жизнь сотням тысяч немецких рабочих, плагиатами гимназиста. Так он говорил, когда читал их, а когда не читал, то писал, что это ученические упражнения, на чтение которых не стоит убивать время.

Только тупые фарисеи могут отделаться по этому поводу глупыми отговорками, что Маркс, как учитель Лассаля, имел право так говорить про него. Маркс не был сверхчеловеком, и сам считал себя только человеком, которому ничто человеческое не чуждо. Бессмысленное преклонение — как раз то, чего он больше всего не выносил. В его собственном духе ему воздается не меньше уважения восстановлением попранной им справедливости, чем обличением несправедливости, свершенной по отношению к нему. Маркс больше выигрывает сам от обоснованной и беспристрастной критики его отношений к Лассалю, чем от следования тем верящим в каждую его букву людям, которые, по сравнению Лессинга, с ночными туфлями в руках плетутся по проложенному им пути.

Маркс был учителем Лассаля, но далеко не во всем. С известной точки зрения он мог бы сказать о Лассале то же, что будто бы сказал перед смертью Гегель о своих учениках: «Только один понимал меня, и этот также не понял». Лассаль был несравненно самый гениальный приверженец, приобретенный Марксом и Энгельсом, но альфы и омеги их нового мировоззрения, исторического материализма он никогда не усвоил себе с полной ясностью. Он во всю жизнь не освободился от «умозрительности» гегелевской философии и, при всем своем понимании всемирно-исторического значения пролетарской классовой борьбы, всегда мыслил ее в идеалистических образах мысли, которые были наиболее свойственны буржуазной эпохе, в образах философии и юриспруденции.

Следствием этого было то, что Лассаль как экономист был далеко не на высоте Маркса; экономические взгляды Маркса он недостаточно усвоил и даже неверно понимал. Маркс сам иногда даже слишком мягко, но чаще — слишком резко попрекал его этим. В изложении своей теории ценности Лассалем он находил лишь «значительные недоразумения», а между тем вернее было бы сказать, что Лассаль совершенно не понял этой теории. Лассаль воспринял из нее только то, что подходило к его философски-правовому мировоззрению: доказательство, что общественно необходимое рабочее время, которое образует ценность, приводит к необходимости общественного производства, при котором только и будет обеспечен рабочему полный продукт его труда. Но для Маркса развитая им теория ценности была разгадкой всех загадок, заключающихся в капиталистическом способе производства; она была нитью, по которой можно проследить образование ценности и прибавочной ценности, как общеисторический процесс, который должен превратить капиталистическое общество в общество социалистическое. Лассаль просмотрел различие между трудом, производящим потребительные ценности, и трудом, создающим ценности меновые, ту двоякую природу заключенного в товарах труда, которая была для Маркса центральной точкой зрения, определяющей понимание политической экономии. В этом решительном пункте и вскрывается глубочайшее различие, существовавшее между Лассалем и Марксом, различие между философски-правовым и экономическо-материалистическим воззрением.

В других экономических вопросах Маркс слишком резко судил о слабостях Лассаля. Так, он резко критиковал главные экономические столпы лассалевской агитации: названный им «железным» закон заработной платы и производственные товарищества с государственным кредитом. Маркс считал, что свой «железный» закон Лассаль заимствовал у английских экономистов Мальтуса и Рикардо, а производительные товарищества взял у французского католического социалиста Бухеца. На самом деле, однако, Лассаль взял и то и другое из Коммунистического манифеста.

Из теории населения Мальтуса, утверждавшего, что люди размножаются быстрее, чем идет увеличение средств пропитания, Рикардо вывел закон, согласно которому средняя заработная плата ограничивается минимумом средств, необходимых для удовлетворения жизненных потребностей, согласно привычно установившемуся в народе уровню для поддержания существования и для размножения. Этого обоснования закона заработной платы якобы естественными законами Лассаль не принимал; он столь же резко боролся против теории населения Мальтуса, как Маркс и Энгельс. Свой «железный» закон заработной платы он утверждал только для капиталистического общества «при существующих обстоятельствах, при господстве спроса и предложения работы». В этом он шел по следам Коммунистического манифеста.

Только спустя три года после смерти Лассаля Маркс доказал растяжимость закона заработной платы, как он формулируется при высшем развитии капиталистического общества. Он указал, что его высшим пределом является потребность капитала в своем превращении, а низшим — те страдания, которые может вынести рабочий, не умирая немедленно от голодной смерти. В этих пределах высота заработной платы определяется не естественным движением населения, а тем противодействием, которое оказывают рабочие постоянному стремлению капитала выжать из рабочих возможно большее количество неоплачиваемого труда. Вследствие этого профессиональная организация рабочего класса приобретает для пролетарской освободительной борьбы совсем другое значение, чем то, которое приписывал ей Лассаль.

Если в этом пункте Лассаль лишь отстал от Маркса по своему экономическому пониманию, то со своими производительными товариществами он впал в сплошное непонимание. Он не перенял их от Бухеца и не считал их панацеей, а видел в них начало обобществления производства; с такой точки зрения Коммунистический манифест рассматривал централизацию кредита в руках государства и учреждение национальных фабрик. Но эти мероприятия перечислялись в Коммунистическом манифесте лишь среди ряда других; они все признавались «экономически недостаточными и несостоятельными, но способными, при дальнейшем развитии движения, выйти за свои пределы и неизбежными как средства для переворота всего способа производства». Лассаль же видел в своих производительных товариществах «органическое горчичное зерно, неудержимо стремящееся к дальнейшему развитию и выделяющее это