было уже возможно при тогдашнем положении печати; Лассаль также это советовал. Он, впрочем, имел в виду только то, что это обойдется дешевле, между тем как Энгельс выдвигал более веские соображения: «Мы уже сто раз проделывали опыт с эмигрантской литературой, и всегда это ни к чему не приводило; только бросаешь на ветер труд и деньги, и в результате — одна досада. Какая польза от ответа Фохту, если никто его не прочтет». Но Маркс настоял на том, чтобы печатание работы было передано одному молодому немецкому издателю в Лондоне на условии одинакового участия в прибылях и убытках, причем ему уплачивалось 25 фунтов стерлингов в виде задатка на расходы по печатанию; эта сумма составилась из 12 фунтов от Боркгейма и 8 фунтов, внесенных Лассалем. Новая фирма оказалась, однако, весьма шаткой; она не только не устроила доставку книг в Германию, но скоро прекратила свое существование. Маркс не получил ни гроша назад из своего задатка, и ему пришлось еще столько же приплатить по иску одного из компаньонов издателя. Он не позаботился о том, чтобы облечь свой договор с издателем в письменную форму, и потому все издержки по предприятию пали на него.

Когда начался спор с Фохтом, один из друзей Маркса, Имандт, писал ему: «Не хотел бы я быть осужденным писать об этом и буду в высшей степени удивлен, если ты сочтешь возможным впутаться в эту кашу». Точно так же отговаривали Маркса русские и венгерские эмигранты. Теперь, пожалуй, можно пожалеть, что Маркс не послушался их советов. Дьявольская распря доставила ему несколько новых друзей и снова укрепила его дружественные связи с лондонским рабочим просветительным союзом, который немедленно со всей энергией стал на его сторону. Но она скорее послужила помехой, чем помощью для великого труда его жизни: она потребовала драгоценных жертв временем и силами, которые Маркс затратил без действительной пользы, и повлекла за собой тяжкие семейные заботы.

Домашние и личные дела

Еще больше, чем сам Маркс, от «ужасных неприятностей из-за гнусных нападок» Фохта страдала жена Маркса, преданная мужу всей душою. Они стоили ей многих бессонных ночей. Она долгое время мужественно все переносила и тщательно переписывала объемистую рукопись для печати, но, едва закончив работу, слегла. Приглашенный врач заявил, что она заболела оспой и что детей необходимо немедленно увести из дому.

Наступили ужасные дни. Детей взяли к себе Либкнехты, а Маркс вместе с Ленхен Денут приняли на себя уход за больной. Она невыразимо страдала от жгучей боли, от бессонницы, от смертельного страха за мужа, который не отходил от ее кровати, от потери всех внешних чувств, причем сознание все время не оставляло ее. Только через неделю наступил спасительный кризис благодаря тому обстоятельству, что ей дважды была сделана противооспенная прививка. И врач сказал, когда больная выздоровела, что эта ужасная болезнь имела и свои счастливые стороны. Нервное возбуждение, в котором жила госпожа Маркс в течение многих месяцев, способствовало тому, что она схватила заразу где-нибудь в лавке, в омнибусе или в другом месте; но, не случись этой болезни, ее нервное состояние привело бы к опасной нервной горячке или чему-либо подобному.

Едва только она стала выздоравливать, как сам Маркс свалился с ног; он заболел от тревоги за жену, от забот и всякого рода терзаний. В первый раз выступила в острой форме его хроническая болезнь печени. Его болезнь врач тоже приписывал постоянным волнениям. За книгу о Фохте, стоившую ему столько труда, Маркс не получил ни гроша; «Нью-йоркская трибуна» в это же время опять уменьшила наполовину его гонорар, и кредиторы снова стали осаждать дом. После своего выздоровления Маркс решился, как писала об этом его жена госпоже Вейдемейер, «совершить разбойничий набег на Голландию, страну своих отцов, табака и сыра»; он надеялся раздобыть от своего дяди хоть сколько-нибудь презренного металла.

Это письмо, помеченное 11 марта 1861 г., озарено солнечным юмором и свидетельствует о силе духа, присущей Женни Маркс не меньше, чем ее мужу. Вейдемейеры, которым жизнь в американском изгнании также причинила немалую долю забот, прислали о себе вести после долголетнего молчания, и г-жа Маркс сразу излила все свое сердце «мужественной, верной подруге по страданиям, борцу и страдалице». Она писала ей, что во всех горестях и бедах «светлая точка всей нашей жизни» — радость от детей. Семнадцатилетняя Женни очень похожа на отца: «Темные, блестящие, густые волосы и такие же темные, блестящие, нежные глаза, темный цвет кожи, как у креолки, но с настоящим английским румянцем». Пятнадцатилетняя Лаура пошла в мать: «У нее волнистые, вьющиеся темно-каштановые волосы и зеленовато-переливчатые глаза, которые постоянно светятся огнем радости». «Обе сестры отличаются поистине цветущим цветом лица, и при этом обе лишены всякого кокетства. Я даже удивляюсь им про себя — тем более что не могла бы сказать этого про их маму в молодости, когда она носила еще полудетские платья».

Но хотя обе старшие дочери доставляли родителям много радости, все же «кумиром и баловнем всего дома» была младшая дочь Элеонора, или Тесси, как ее звали дома. «Этот ребенок родился у нас в то самое время, когда нас покинул наш бедный дорогой Эдгар, и все в доме перенесли всю свою любовь, всю свою нежность к нему на его маленькую сестричку; старшие девочки окружают ее материнской заботой и попечением. Она действительно — очаровательный ребенок, прехорошенькая и всегда веселая. Особенно она отличается тем, что прелестно говорит и рассказывает. Этому она научилась у братьев Гримм, с которыми не расстается ни днем ни ночью. Мы все читаем ей до одурения эти сказки, и не дай бог пропустить хоть слово в „Снегурочке“ или другой сказке. Благодаря Гриммам она научилась не только английскому, который слышит вокруг себя, но и немецкому языку, и говорит по-немецки очень правильно, выражаясь с большой точностью. Она большая любимица Карла и своей болтовней и смехом часто отгоняет от него заботы». Затем госпожа Маркс пишет и о добром духе дома Ленхен Демут. «Спросите о ней вашего мужа; он скажет вам, какое она сокровище у меня. В течение шестнадцати лет она была нашим спутником средь бурь и непогод». Это прелестное письмо заканчивалось сообщением о некоторых друзьях, которых она, как женщина, осуждала строже, чем сам Маркс, за недостаточную преданность ее Карлу. «Я не люблю полумер», — писала она; и, руководясь этим, жена Маркса порвала все отношения с женской частью семьи Фрейлиграта.

«Разбойничий набег» на Голландию, к дяде Филиппу, был довольно