— Да, совершенно понятно.

— Знаете, в конце очень длинной жизни мне не хочется говорить того, что я не думаю, но молчание в некоторых случаях хуже, чем прямая ложь. Я написал повесть «Оттепель». Хрущев и ее грубо и глупо критиковал[84]. Я даже было собрался писать продолжение повести, но теперь считаю, что пора писать новую под названием «Заморозки». Не знаю, может мне уже поздно писать? Я выгляжу стариком, и многое в жизни мне уже надоело. Хотя ведь по-настоящему для писателя нет старости: он живет неоткрытыми страстями, ненаписанными книгами, он молод до той минуты, когда его оторвет — на этот раз навсегда — от листа бумаги уже не люди, а смерть. Я говорю об этом потому, что мне хочется писать. Не знаю, что горше: вспоминать прошедшее или думать о будущем. Конечно, жить под небом, в котором кружатся спутники, труднее, чем под небом, заселенным богами и ангелами. Труднее уверовать в силу человечности. Обидно, что о многом начинаешь задумываться к вечеру жизни.

Эренбург расстроился, и Павел решил изменить тему, спросил о цветах. Эренбург сразу оживился, повел его в сад, показывал грядки и клумбы, с энтузиазмом называл цветы: Семена этих цветов мне прислали из Индии, а этих — с Мадагаскара…

* * *

Павел уезжал от Эренбурга под впечатлением встречи с редким и тонким умом, с человеком необыкновенно богатой событиями и переживаниями жизни. Но в нем ясно чувствовалась разочарованность, даже озлобленность на отсутствие перемен в самом основном — моральной свободе. Он испытывал этот недостаток свободы как гражданин, как еврей, как писатель. Павел думал: «Эренбург прав — молчать уже хватит».

В 1962 году после повышения цен на масло и молочные продукты во всей стране усилилась и без того обычная нехватка основных продуктов. Люди стояли в длинных очередях за хлебом, в некоторых областях частично снова ввели карточную систему. Вместе с исчезновением продуктов нарастал и товарный голод, невозможно было купить самое необходимое. А то, что появлялось в продаже, было отвратительного качества и слишком дорого. Страна, которая запускала в космос корабли и спутники, грозила всему миру ракетами, не могла обеспечить элементарный уровень жизни своему народу.

В очередях люди ворчали: «Вот с приходом Хрущева ожидали оттепели, а получили голод». От безысходности людей охватывала тоска, от тоски их излечивало только пьянство.

Нюша, верная помощница Бергов, говорила дома:

— Вот все твердят: коммунизьм, коммунизьм. Да мы к ей никогда не придем.

Павел с Марией улыбались этому философскому выводу:

— Вы, Нюша, правы, слов говорят много, а на деле достичь ничего не умеют.

— Чего уж там достичь? Пьянства только больше достигли и матерщины. По улицам на каждом углу пьянь валяется, а в очередях все матом кроют. Бога забыли, вот что. Ведь говорится, мы с печалью, а Бог с милостью. Покаяться надоть бы.

Работяги, действительно, пили до отупения. Но неспособность Хрущева наладить условия жизни в стране все больше злила терпеливый русский народ. Недовольство распространялось и в среде интеллигенции. На кухонных посиделках люди пили водку, критиковали и материли главу государства:

— Хрущев только разбазаривает средства на содержание африканских и азиатских стран, а народу жрать нечего… — Далее следовал ряд непечатных выражений.

Это была формация «кухонных диссидентов», критиков на словах. Русское пьянство становилось предметом обсуждения во всем мире, об этом писали в западной прессе, говорили по радио, показывали по телевидению. Моня Гендель сочинил анекдот: «Приехал Хрущев в Лондон, премьер-министр Макмиллан говорит ему: „У вас, господин Хрущев, пьянства в стране много. Я видел в Москве, как пьяные валяются на улицах“. Хрущев отвечает: „Ваши англичане тоже валяются пьяные на улицах“. Макмиллан возражает: „Англичане никогда не напиваются так, чтобы валяться на улицах“. Хрущев предлагает: „Поедем вместе по Лондону и посмотрим, кто прав. Только с условием: если увидим пьяного, валяющегося на улице, я имею право бить его по морде“. Поехали, глядят, валяется пьяный. Макмиллан смущен, Хрущев вылезает из машины и бьет пьяницу по морде. Едут дальше, опять валяется пьяный. Хрущев снова бьет его по морде. Так он надавал по морде десятку пьяниц… На утро на первых страницах лондонских газет красовалось сообщение: „Вчера Хрущев лично надавал по морде всему составу советского посольства“».

* * *

На настроения интеллигенции отрицательно влияла и политика Хрущева в отношении холодной войны между Советским Союзом и США. Об этом говорили все, а зарубежные футурологи считали, что победа в холодной войне будет зависеть от того, к какой стороне присоединится Китай: если Китай останется с Союзом — победит Союз, если Китай пойдет за Америкой — победит Америка.

Громадный Китай только пробуждался от вековой отсталости и бедности. В 1959 году Хрущев ездил на переговоры с Мао Цзэдуном. В Китае проживало уже больше полумиллиарда бедного голодающего населения, и Китай во всем зависел от СССР, развиваясь за счет советской помощи. Хрущев вел курс на ускорение индустриализации Китая, опасаясь усиления влияния США на Востоке. Но одновременно он заявлял о мирном сосуществовании двух систем — социалистической и капиталистической. Подозрительный Мао воспринимал эти заявления как проявления слабости со стороны Хрущева. Мао принадлежал к сталинскому поколению коммунистов, воспитанных на уважении только к силе, у него были свои далеко идущие амбиции. Ему не нравилось разоблачение преступлений Сталина на XX съезде и, как следствие, восстания в Польше и Венгрии в 1956 году. Мао считал эти признаки симптомом возможного развала социалистического блока и угрозы коммунизму в Китае.

Более всего Мао верил в собственное величие, а потому во время встречи стал учить Хрущева, говорил с ним менторским тоном и даже провоцировал, стараясь проверить, до какого предела можно дойти в отношениях с ним. К примеру, Мао был заядлым курильщиком, а Хрущев терпеть не мог табачного дыма. На переговорах Мао беспрерывно курил и пускал дым Хрущеву прямо в лицо. Потом он перенес место переговоров в… бассейн. Мао был прекрасным пловцом, а Хрущев плавал плохо, ему приходилось постоянно догонять соперника. Два диктатора плавали в бассейне и решали глобальные вопросы. А за ними старались поспеть китайский и русский переводчики.

Мао сказал:

— У вас есть водородная бомба. Почему бы с таким оружием не пойти войной на Америку и Европу, не покончить навсегда с капитализмом и не основать мировое господство социализма? Я могу выставить столько войск, сколько нет жителей во всех этих странах, вместе взятых.

Хрущев и так чувствовал себя неуверенно, барахтаясь в воде, а тут даже испугался такого предложения, взорвался и ответил отказом на просьбу о ядерном оружии, хотя сначала пообещал Мао поддержку[85].