Влатко был теперь почти постоянно мрачно настроен, часто говорил:

— Наш Энвер Ходжа завинчивает гайки.

Он работал целыми сутками, часто выезжал в районы. Возил его тот же тщедушный усатый шофер, дальний родственник. Он всегда приветливо улыбался Лиле, но Влатко все-таки предупредил ее:

— Будь с ним осторожней, у нас никому нельзя доверять.

«Никому нельзя доверять» — эта фраза тоже напомнила Лиле старые времена, она часто слышала ее от мамы и хорошо усвоила.

— Влатко, ты же говорил, что он твой родственник.

— В Албании мы все родственники, страна у нас маленькая. Но именно потому, что мы знаем друг друга, все здесь разносится быстрей и громче. Мало ли что это парень может болтать про нас. Будь осторожней.

Получалось, что на работе Лиля должна быть осторожной в разговорах с русскими коллегами, потому что они шпионы, а в албанском обществе должна проявлять осторожность, потому что все тесно связаны друг с другом и легко могут предать. Друзей у нее не было, хотя Милена Ходжа время от времени продолжала приглашать ее в кафе и заводила с ней почти откровенные разговоры. Лиля привыкла беседовать очень осторожно и о жизни в Албании говорила даже восторженно, вопреки тому, что думала. И еще она привыкла к тому, что Милена всегда хвалит ее драгоценности, и специально, чтобы сделать ей приятное, надевала что-нибудь из них.

Семейная жизнь Лили и Влатко вошла в ровные берега, он почти постоянно был усталым и раздраженным, она осторожно старалась подбадривать его, не задавала лишних вопросов. А он не спрашивал, довольна ли она жизнью, догадывался, что не могла быть очень довольна, хотя и не выражала никакого неудовольствия. Одна очень интимная проблема особенно угнетала ее: на фоне однообразного существования их сексуальная жизнь тоже стала обычной обязанностью супругов. Иногда ночью Влатко перекатывался на ее половину постели, ложился на нее, ничего не говоря… Она тоже молча, привычно раздвигала ноги, сгибала в коленках, чтобы ему было удобней и проще. Влатко двигался быстро, механически, не пытаясь изощрять ласки, старался скорей закончить привычный процесс. Она так же привычно слегка поддавалась его ритму. В их слияниях ощущалось теперь что-то механически-холодное, это мешало ей получать полное удовольствие. Такие раньше томительные и сладкие, их ночи все больше становились как бы бытовой обязанностью.

Влатко прерывал свое проникновение до эякуляции, чтобы Лиля не забеременела: так они договорились в самом начале. Удовлетворив страсть в последнем бешеном нажиме, он быстро выходил из нее и молча и тяжело засыпал. А она, не успев испытать сладость и дрожь оргазма, все продолжала лежать на спине с раскинутыми ногами и думала: «Как это было совершенно иначе раньше, и как быстро и незаметно все изменилось…»

Лиля чувствовала, что для обновления их жизни выход есть только один — завести ребенка. Этого ей хотелось все больше и больше. И однажды ночью она решилась и шепнула Влатко:

— Влатко, милый, я мечтаю о ребенке. Если ты тоже хочешь, кончай в меня, кончай. Я разрешаю.

Это так удивило его, что он застыл, посмотрел на нее:

— Ты правду говоришь?

— Конечно, правду, я хочу ребенка. У нас будет сын или дочка, и начнется новая жизнь втроем.

На этот раз он опять ласкал ее так же горячо, нежно и долго, не торопился, и, когда бурно и сильно кончил в нее, она испытала долгожданный оргазм. Оба застонали от наслаждения, и он не заснул, а продолжал целовать ее:

— Я тебе признаюсь: я тоже хочу ребенка. Но я боялся говорить тебе об этом, потому что не знал, захочешь ли ты…

— Влатко, ты смешной. Почему ты боялся?

— Знаешь, Лилечка, жизнь и работа так усложняются! Я уже не могу быть уверен в будущем, как раньше.

— Влатко, но что нам грозит? Ведь если мы вместе, нам ничего не страшно.

— Да, если вместе… — на этом он заснул.

Возобновились и участились их горячие ночные ласки, Лиля ходила счастливая, а домработница Зарем хитро на нее поглядывала. И однажды ночью Лиля шепнула Влатко:

— Я беременна.

Он так был поражен и обрадован, что даже перестал ласкать ее и наивно спросил:

— А тебе это не вредно теперь?

— Нет, не вредно, а полезно, — засмеялась она в ответ.

— Но я буду осторожней, чтобы не навредить тебе и ребенку.

— Ты глупый, Влатко, это нам обоим не навредит, ну, до последнего времени перед родами. Понимаешь?

Понял он или не понял, но стал проникать в нее неглубоко и несильно.

Лиля написала родителям: «Дорогие мои, поздравьте меня: я беременна. Через полгода вы станете бабушкой и дедушкой». Дома она не скрывала этой новости от Зарема, и они горячо обсуждали, как станут растить ребенка.

Лиля с интересом переживала опыт первой беременности, ее восторги и тревоги. Однажды ночью она разбудила Влатко:

— Потрогай мой живот, скорей!

— Что случилось?

— Ты чувствуешь, наш ребенок уже начал шевелиться. Это так замечательно — сознавать, что внутри тебя растет новый человечек.

С тех пор у Влатко появилась привычка осторожно гладить перед сном ее живот и стараться ощутить, шевелится или не шевелится их будущее дитя.

* * *

Потом ее живот так вырос, что это заметили и на работе. Главный врач вызвал ее:

— Вас все хвалят как хирурга. Но в вашем теперешнем положении я не советую вам подолгу быть в операционной и дышать там вредными эфиром и хлороформом.

Лиле было приятно, что он похвалил ее, и она была тронута его заботой.

А Влатко ходил счастливый, к нему вернулась привычка улыбаться, показывая красивые белые зубы. Они с Лилей снова безумно любили друг друга. Уже подходило время, и однажды она почувствовала начало схваток. Влатко был занят на работе, в городской родильный дом ее бережно вела Зарем. Там узнали, что она жена Аджея, и дали ей отдельную палату.

Влатко прибежал с работы за полночь, но ему не разрешили видеть жену — уже начались роды. Он ждал в приемной, недалеко от родильной комнаты, метался из угла в угол и вдруг услышал какой-то писк. Он не понял, что это за звук, но через несколько минут к нему вышла дежурная акушерка:

— Вы слышали?

— Что?

— Голос вашего сына.

— Сына?.. — Влатко растерялся, не знал, что сказать, спросил: — А какой он?

— Без дефектов, — ответила она профессионально. — И мамочка в порядке.

«Мамочка»? Ему показалось странным, что так сказали про Лилю. Но ведь если она «мамочка», то значит он — «папочка»!

* * *

Через несколько дней Лиля написала домой: «Мы назвали нашего мальчика Алешей в честь его дяди — Алеши Гинзбурга. Влатко сказал, что большой Алеша ему нравится и он ничего не имеет против такого имени. Скажите об этом Алешке, пусть он гордится. Но чтобы не путать двух Алеш, мы решили звать маленького уменьшительно — Лешка. Он совершенно чудесный ребенок, прекрасно сосет, а как наестся, тут же засыпает. Влатко называет его „маленький албанско-еврейский герой Скандер-Берг“ и подбрасывает его вверх. Я за это сержусь, потому что потолки у нас низкие. Но вообще он очень хороший отец, а я надеюсь, что я тоже хорошая мать, почти такая же, как моя мама».