Нет. Тосси по-прежнему кисла в углу, угрюмо глядя в окно.

– А вот и вы, – встрепенулась миссис Меринг. – Куда вы пропали? Я насквозь промерзла.

Верити поспешно укутала ее плечи шалью.

– Вы передали Бейну насчет чая? – спросила меня миссис Меринг.

– Как раз иду. Встретил по дороге мисс Браун и вернулся проводить ее до купе.

Я выскользнул обратно в коридор. Сейчас придется отрывать Бейна от «Промышленного переворота» Тойнби или дарвиновского «Происхождения человека». Но раскрытая книга лежала на сиденье, а дворецкий невидящим взглядом смотрел в залитое дождем окно. Судя по мрачному тону, которым он со мной заговорил, эскапада в соборе и ее возможные последствия не давали ему покоя.

– Мистер Генри, можно задать вам вопрос о Штатах? Вы ведь там были. Правду говорят, что Америка – страна безграничных возможностей?

Да уж, пробелы по девятнадцатому веку надо восполнять. Кроме Гражданской войны и нескольких золотых лихорадок ничего на ум не шло.

– Безграничных или нет, свое мнение там каждый волен выражать свободно. И выражает. Особенно в западных штатах. Миссис Меринг желает чаю, – передал я распоряжение.

После этого я удалился на открытую площадку и встал там, делая вид, что курю трубку, а сам смотрел на дождь. Он снова превратился в мелкую морось. Тяжелые тучи нависали над раскисшими дорогами, мимо которых грохотал поезд. Отступление из Ватерлоо.

Верити права. Нужно признать очевидное. Мистер К не появится ни в Рединге, ни где бы то ни было. Мы пытались залатать прореху в континууме, скрепляя оборванные нити, заманивая Тосси к назначенному месту в назначенный день.

Но в хаотической системе не бывает отдельной прорехи. Каждое событие связано с массой других. Когда Верити кинулась спасать Принцессу, когда я спустился с насыпи к вокзалу, мы затронули десятки, тысячи других составляющих континуума. В том числе и местоположение мистера К 15 июня 1888 года. Мы оборвали все нити разом, и холст на пространственно-временном станке начал распускаться.

– Порвалась ткань с игрой огня, разбилось зеркало, звеня, – процитировал я вслух. – «Беда, проклятье ждет меня!» – воскликнула Шалот.

– Как вы сказали? – раздался из открывающейся двери мужской голос. На платформу вышел здоровяк с густейшими усами и пенковой трубкой, которую он ожесточенно набивал. – Проклятье, говорите?

– Это Теннисон.

– Стишата… – презрительно буркнул он. – Дребедень, как по мне. Картины, скульптуры, музыка – что от них проку в настоящей жизни?

– Согласен, – кивнул я, протягивая руку. – Нед Генри. Будем знакомы.

– Артур Т. Митфорд, – отрекомендовался он, сминая мне пальцы.

Что ж, попытка не пытка.

– Не верю я в проклятия, – заявил он, смачно посасывая мундштук. – В судьбу, в предназначение. Ерунда все это. Человек сам хозяин своей судьбы.

– Хотелось бы надеяться.

– Чистая правда. Возьмите хоть Веллингтона.

Я выколотил трубку на рельсы и двинулся обратно в купе. Веллингтон. Жанна д’Арк. Джон Пол Джонс[49]. Они сумели переломить судьбу, когда казалось, всё против них.

Да и континуум голыми руками не возьмешь. Сдвиги, страховочные механизмы, избыточность. В одном месте убыло, в другом прибыло. Если так, то прав могу оказаться я, а не Верити, и мистер К еще попадется нам в Рединге. Вдруг он уже в нашем купе в эту самую секунду – компостирует билеты или торгует сладостями вразнос…

Держи карман шире. В купе нашелся только Бейн – раздавал фарфоровые чашки и разливал чай, который несколько некстати оказал на миссис Меринг тонизирующее действие. Она села прямо, расправила шаль из шотландки и принялась отравлять всем жизнь.

– Тосси, выпрями спину и пей. Это ведь ты хотела чаю. Бейн, что же вы не принесли лимон?

– Я схожу на вокзал, узнаю, может быть, там продаются, мэм.

Бейн удалился.

– Почему мы так долго стоим? – не унималась миссис Меринг. – Надо было ехать экспрессом. Верити, эта шаль совсем не греет. Попросила бы у Джейн кашемировую.

Поезд тронулся, и через несколько минут вернулся Бейн – такое впечатление, что догонял бегом.

– Боюсь, мэм, лимонов не было, – сообщил он, доставая из кармана молочную бутылку. – Не угодно ли молока?

– От бог весть какой коровы? Благодарю покорно. И чай едва теплый.

Достав спиртовку, Бейн принялся кипятить воду, а миссис Меринг начала подыскивать следующую жертву.

– Мистер Сент-Трейвис, – обратилась она к Теренсу, попытавшемуся укрыться за томиком стихов, – здесь слишком темно для чтения. Вы испортите глаза.

Теренс закрыл книгу и убрал в карман, только сейчас (судя по выражению лица) начиная осознавать, как он влип. Бейн зажег лампы и долил кипятка в чашки.

– Ну что за уныние? – упрекнула миссис Меринг. – Мистер Генри, расскажите нам о Штатах. Миссис Каттисборн говорит, вы были на Диком Западе и сражались с краснокожими?

– Немного.

Сейчас она спросит про скальпирование. Но нет, миссис Меринг интересовало другое.

– А не довелось вам посетить сеанс баронессы Эвсапии в Сан-Франциско?

– Увы, нет.

– Как же так! – Миссис Меринг пожалела, что я даром потратил время. – Она славится своими аппортами.

– Аппортами? – переспросил Теренс.

– Перемещением предметов в пространстве, – пояснила миссис Меринг.

Вот оно, догадался я. Вот что случилось с епископским пеньком. Его аппортировали на сеанс в Сан-Франциско.

– …цветы и фотографии, – продолжала миссис Меринг. – А однажды аппортировала воробьиное гнездо из самого Китая. С воробьем!

– А как определили, что воробей китайский? – засомневался Теренс. – Вряд ли он чирикал по-китайски? Почему бы ему не оказаться калифорнийским?

– Правда ли, что слуги в Америке не знают свое место? – Тосси в упор посмотрела на Бейна. – И хозяева позволяют им высказываться об искусстве и образовании когда заблагорассудится, как равным?

Похоже, Вселенная собралась рушиться прямо здесь, не медля ни секунды.

– Я… э-э… – замялся я.

– Миссис Меринг, а вы видели духа, когда испытали предчувствие? – Верити попыталась срочно сменить тему.

– Нет, там… – Снова обращенный внутрь себя взгляд. – Бейн, сколько остановок еще намерен сделать этот кошмарный поезд?

– Восемь, мэм.

– Мы превратимся в ледышки, пока доберемся. Велите проводнику принести печку. И сходите за пледом.

И так без конца. Бейн добыл ей плед, нагретый кирпич под ноги и порошок от головной боли, который, по справедливости, полагался нам.