Хам первым сбежал вниз, Яфет и Сим услышали там грохот,спохватились и ринулись следом. Хам наконец справился с тяжелым засовом смолы,Яфет и Сим подбежали как раз в момент, чтобы помочь распахнуть прилипшую дверь.

С той стороны из кровавой пелены смертоносного дождявынырнула фигура Кохбы, он нес неподвижного отца уже на себе. Шатаясь, онсделал последний шаг и упал на руки сыновей Ноя.

Ханнуила и Кохбу перенесли наверх, а дверь снова залилисмолой, чтобы не оставалось ни единой щелочки, ибо нижние этажи ковчега скороокажутся под водой.

Кохба не приходил в себя, лицо его было наполовину сожжено,плечи и грудь в кровавых язвах, от кожи все еще пахло паленым мясом. Ханнуилочнулся довольно скоро, он пострадал меньше, открыл глаза и непонимающепосмотрел в низкий потолок, сплошь залитый смолой.

— Мы… — произнес он хриплым голосом, —добежали?

Ноема услышала, позвала Ноя. Тот пришел хмурый и сразупохудевший, еще от двери сказал ободряюще:

— Ханнуил, ты хороших сыновей воспитал!..

Ханнуил прошептал:

— Что с ними?

— Они тащили тебя, — ответил Ной, уклоняясь отответа, — а могли бы бросить, как все бросали всех в опасности!..Родителей так вообще и раньше старались убить, чтобы те им не мешаливеселиться…

Ханнуил сказал слабо:

— Я сам такой… веселиться бы… Что с ними?

— И ты хороший человек, — продолжал Ной, —сразу спрашиваешь о них… а не о себе.

— Ной, — сказал Ханнуил чуть окрепшим голосом, —они погибли?

— Кохба жив, — ответил Ной и добавилвиновато: — Извини, но Къяха и Ктулубр погибли… как и все, кто бежалследом.

— Кохба выживет?

Ной видел, как напрягся Ханнуил в ожидании ответа, и ответилторопливо:

— Да, выживет!

— Не врешь?

Ной сказал обидчиво:

— Вообще-то мог бы и соврать, в таких случаях можновсё, но он в самом деле парень крепкий, а раны не смертельные. Хоть ипомучается, ожоги заживают плохо, сам знаешь. Да и ты скоро сможешь убедиться…В смысле что Кохба жив и останется жить. Тебя ошпарило, кое-где обожгло, но этираны для жизни не опасные.

Ханнуил закрыл глаза.

— Спасибо, Ной. Я полежу чуть, хорошо?..

— Отдыхай, — ответил Ной, отступая к двери. —Отдыхай, дружище.

Он не услышал, как за спиной Хам проворчал язвительно:

— Да, отдыхай… Ничего другого ты делать и не умеешь,старый дурак.

В ковчеге только одно окно, на самом высоком этаже, несчитая нижней двери, через которую все вошли в ковчег, а теперь наглухозасмоленной. Ной распорядился держать верхнее окно закрытым на случай, еслиподнимется ветер и начнет забрасывать горящую смолу вовнутрь, но первые дни онсам то и дело открывал, и все видели, как гибнет мир.

Огненный дождь стучал по крыше с такой силой, чторазговаривать приходилось вплотную друг к другу. Уже с двух шагов видели толькооткрывающиеся рты на бледных испуганных лицах.

С нижних этажей доносился рев испуганных зверей. Заразрушением и уничтожением мира больше наблюдать не удавалось: нужно былокормить и смотреть, чтобы звери не заболели, кто знает, сколько продлится потопи чем он кончится.

Ной возил на одноколесной тачке корм, но в голове стучалаодна и та же мысль: почему, почему так получилось? Да, уже все мудрецысогласились и даже сумели объяснить народу, что человек страшнее зверя, когдаон зверь, но никто так и не ужаснулся от такого страшного открытия, болеетого — гордились! И даже тем, что не только держат в себе гнуснейшее изживотных, но вот такие лихие и бесшабашные, берем и выпускаем зверя из человекапогулять, порезвиться, поразмяться…

И невдомек, что этот зверь с каждым мгновением свободывырастает, набирается силы, и вот уже обратно в клетку воли и правил незагнать, уже он подчиняет себе человека, убедив, что под его властью житьслаще, привольнее, свободнее…

Сим таскал мешки с кормом на плечах, на поникшего отцапосматривал с любовью и сочувствием. Как и братья, как вообще все в еговозрасте, считал отца туповатым и не таким развитым, как, скажем, он сам, ноесли в других семьях с такими мыслями и росли дальше, а потом отселялись,повзрослев, то здесь случилось особое: Господь избрал именно Ноя, пренебрегнувтеми, кто казался куда умнее, отважнее, рискованнее, бесшабашнее, интереснее…

— Отец, — сказал он с сочувствием, — неубивайся так! С тобой что-то случится — мы все погибнем.

Ной отмахнулся.

— Ковчег построен, теперь уже от меня ничего независит.

— Все зависит, — заверил Сим серьезно. — Язнаю, о чем ты думаешь. Мы все сейчас думаем об этом, даже Хам, которому бытолько плясать да веселиться. Господь выслал тебя, потому что ты жил по правилам,остальные сейчас гибнут вместе с животными, от которых отличаются толькоразумом и умением зачем-то одеваться… да и то не всегда. И если ты замучаешьсебя угрызениями совести и тяжкими раздумьями, то Господь, возможно, и ковчегутопит!

Ной ужаснулся.

— Как ты можешь такое говорить?

— А зачем мы Ему? — возразил Сим. — Без твоейволи и твоего наставничества мы сорвемся в пучину удовольствий еще быстрее, чемлюди в ныне гибнущих городах!.. А Господу такие не нужны. Так что, отец, тынужен нам всем как никогда!

Ной хмуро кивнул, соглашаясь и почти не слушая, в черепегромко и больно стучала мысль, что Сим прав, Господу нужны люди, живущие поправилам. Только такие могут прийти к Цели, а остальные просто жили,размножались и переводили корм. В погоне за удовольствиями выпустили зверя, аего загнать обратно уже невозможно. Даже при известии о скором потопе никто непоспешил переменить жизнь.

Значит, все воспитание человека с детства должно бытьподчинено тому, чтобы зверя постоянно давить и не давать ему даже глоткавоздуха. И едва попытается высунуть морду, а он будет пытаться при любомудобном случае, — бить без всякой жалости, давить и удушивать, как нижалко ребенка, что добивается свободы посвоевольничать.

Превращение человека в зверя зашло слишком далеко. ДажеГосподь не видел, как и чем еще убедить человека, чтобы он жил правильно. Такчто, наверное, в самом деле проще уничтожить и начать с чистого листа…

— Будем жить, — проговорил он со вздохом, —Господь карает не только самоубийц, но даже тех, кто небрежностью или глупостьюукорачивает свою жизнь.

— Что? — переспросил голос.

Ной оглянулся, за спиной уже не Сим, а Хам пронес мешок сзерном и сбросил в ящик с кормом. Лицо блестело от пота, как и все тело, ноглаза светятся веселым вызовом, под смуглой кожей красиво играют мускулы.