– Угощайся, – кивнул мне Диз, отламывая от хрустящей булки половину.

Пикник на асфоделевом лугу[57]? Почему бы и нет, такой шанс бывает только раз в жизни. Или скорее посмертии. Быстро закинув вторую половину булки в рот, я прикрыла глаза от блаженства. Пусть ее приготовил труп, стоило признать, что пекарь из него был отменный. Однако, потянувшись за следующей порцией, я обнаружила, что меня кто-то опередил. Чужая рука – женская, с короткими, выкрашенными в черный ногтями – успела раньше, выхватив кусок хлеба у меня из-под пальцев.

Я подняла на незнакомку глаза. Я ее уже встречала. Видела темные волосы, неровно обрезанные на уровне подбородка. Полные чувственные губы. Острый нос и сжатый в тонкую нитку рот. Глаза, переливающиеся всеми оттенками заката, от пламенеющего красного до синих сумерек. Лицо, словно собранное из трех, непохожих и одновременно родных, ускользающих в вечной кутерьме.

– Зачем ты меня позвал, Щенок?

И хриплый каркающий голос тоже слышала. Еще в ГООУ, на представлении студенческого театрального кружка. Она сидела рядом с Дизом, одетая в штаны цвета хаки и простую майку, и спорила с ним. А потом на протяжении всего представления не сводила с меня взгляда своих невозможных глаз.

– Попросить.

– За нее, – это было утверждение. Усмехнувшись, Геката перевела взгляд на меня. – Демона, связавшего себя узами клятвы с ведьмой, вы называете фамилиаром. Как назвать ведьму, связавшуюся с демоном?

Дурой.

– «Наташа» сойдет, – вежливо отозвалась я.

Диз одобрительно на меня покосился.

– Проведи ее через Границу, Энодия[58].

– И тебя. Ты дал ей слово, и ни один из вас не сможет пересечь завесу без другого.

Диз осторожно кивнул. Геката отщипнула от булки кусок и отправила себе в рот.

– Я не сделаю этого.

– Но…

– Щенок, я беседовала с твоим отцом, – проигнорировала его возражения властительница неба, земли и воды. – Абигор в ярости. Ты оскорбил его. Но, что опаснее, показал, что не подчиняешься ему. Он мог убить тебя за это… Однако готов простить.

– Ты знаешь, чего от меня хочет король.

И смех у нее был – будто вороний крик.

– Ты глуп, если думаешь, что Гаапу нужен мальчишка. Судия должен быть мужчиной.

– Он потребует с меня клятву.

– И ты дашь ее.

– Не могу, – впервые в голосе Диза я слышала мольбу. – Прошу, Сотейра[59].

Покачав головой, хранительница перекрестков встала и отряхнула руки.

– Не в этот раз, Щенок. Сегодня я лишь вестник твоего отца. Возвращайся. Он простит тебе непослушание. Его слуги ждут тебя у границы моих земель, – внезапно она улыбнулась. – Ты ведь не мог думать, что Абигор забудет, куда ты сбегаешь с самого детства?

Диз досадливо поморщился.

– Условия?

– Ты предстанешь перед королем. И… – по губам ее, снова полным и цвета давленой черники, скользнула усмешка. – Убей девчонку. Абигор считает, что она плохо на тебя влияет.

– Должен быть другой вариант, – отрезал Диз.

Геката равнодушно пожала плечами, сквозь которые стали видны очертания кипарисов на холме.

– Тогда ты знаешь, какой у тебя выбор.

Диз продолжал смотреть ей в глаза, пока она не исчезла.

– Похоже, прощаться в вашем мире не принято, – попыталась пошутить я, когда мы остались одни. Неудачно. – Переходим к плану «В»?

– Нет никакого плана «В», – глухо ответил Диз. – Нет больше планов. Это был единственный возможный.

Его усталость передалась мне. Из-за меня он подставился перед отцом. Рискнул многим, если не всем. А я, все такая же беспомощная, болталась на буксире. Без способностей психопомпа. Без ничего. И теперь последняя наша надежда растворилась в воздухе.

Все кончено.

Но ведь оставался план «М»?

Он знал, что должен был сделать. И я это знала. Их с отцом противостояние дошло до патовой ситуации, при таком раскладе никому не выиграть. Абигору не войти в эту клетку на доске, Диз не мог в ней оставаться. Но Абигор показал, что готов сделать шаг навстречу. Осталось Дизу ответить тем же. В конце концов, он сам говорил мне про приоритеты.

– По идее, сейчас как раз тот момент, когда ты должен сказать мне, что убить меня выгоднее, чем оставлять в живых.

– Да, – не стал он кривить душой.

Сердиться на него не удавалось. Он и так сделал все, что мог. Все, что обещал, давая мне слово. Я дотронулась до шеи, вспоминая его руку на ней. И… Он предупреждал. Сколько раз за время нашего знакомства? Кто виноват, если я ему не верила?

Только я.

Это даже справедливо. Мне все равно оставалось недолго: вряд ли Сереш найдет для меня лекарство. А он спас меня тогда, осенью. И те полгода, что у меня были, – я прожила их только благодаря ему.

Опять не его вина, что я не распорядилась ими лучше.

Повинуясь порыву, я поднялась на цыпочки и поцеловала его.

– А в вашем мире у приговоренного есть право на последнее желание? – прошептала я, отрываясь от его губ.

– Какое же?

Его голос был полон печали, и улыбка тоже вышла грустной и немного кривой. Он не отрицал. Он никогда не отрицал правды, ни чтобы успокоить меня, ни чтобы польстить. И делал это ради меня. Сама ведь просила: никакой лжи, никаких игр.

И я показала ему какое.

На расстеленной кофте даже мне не хватило бы места, не то что двоим. Упала на траву ненужная сейчас футболка. Все смешалось: холодящая спину земля и разгоряченная кожа, тишина и прерывистое дыхание. Руки, прижимающие к себе так крепко, словно он знал – если отпустит, исчезну. Не исчезну. Не сейчас. Позже.

Пальцы нашли асфодель, сминая белые лепестки. Воздух наполнился запахом меда и крови: тонкие ленты осоки резали спину, но мне было все равно. Какое мне дело до порезов, до пальцев, оставляющих синяки? Скоро меня не станет. Но пока…

Пока был он. И я. И слова, так и не произнесенные вслух. Мне уже поздно было их говорить.