– Мы могли бы попытаться найти твою бабушку, – осторожно заметил Крис. – Ну, потом, когда все закончится.

– Не думаю, что в этом есть смысл. Ей уже перевалило за семьдесят в том году. Старики Сон не переживают, – отмахнулся Себастьян, и я могла только предположить, какая гигантская боль на самом деле таится под этой маской. – Нам сюда.

Мы завернули перед указателем, и Крис ускорился, продолжая нести меня на руках, как нечто дорогое и бесценное. Я же смотрела на руки Себастьяна, впервые глядя сквозь татуировки, что их облепляли: под краской, от плеча до запястий, тянулись белые шрамы. Их было невозможно не заметить теперь, после его рассказа. Дело было вовсе не в экстриме или тяге к искусству: татуировки превращали маленькие несовершенства в сказочные легенды, скрывая и его боль, и его темное прошлое.

Мать изуродовала собственного сына. Сара – единственная, кто здесь болен.

Онемение начало отступать, и я почувствовала прилив сил, заерзав и замычав, чтобы Крис отпустил меня. Сделала я это очень вовремя: стоило нам повернуть к подвалу, как крики душевнобольных заглушил вой сирены. «Тревога».

– Дрянь, – выплюнул Себ, завидев впереди бригаду врачей.

Он развернулся, чтобы сбежать назад к перекрестку, но дорогу уже отрезала другая толпа. Мускулистые охранники и медбратья выстроились, заслоняя путь к отступлению. Из них, разодетых в синее, вышел Другой вместе с Сарой, пыхтящей от злости.

– Вот это – Крис Роуз, а вот это – я. Стыдно до сих пор не различать, Каларатри. Я ведь гораздо сексуальнее, – сказал он, обиженно насупясь, а затем нарочито громко добавил: – Так ты выполнишь обещание? Запрешь его здесь, как он запер меня? Только уже навсегда.

Сара кивнула и махнула рукой. Один из бригады медбратьев, нарушив строй, кинулся на нас. Крис успел оттащить от меня мужчину за секунду до того, как игла его шприца воткнулась бы мне в шею. Он швырнул медбрата на пол, а сам выхватил у него шприц, замахиваясь. Иллюзия прикрылась в страхе руками – так натурально, так по-человечески, – и Крис выронил шприц, отступив.

«Как ты собираешься защищать Джеремию, если состоишь из чистого милосердия?» Крис не может причинить никому вред, не будучи жестоким, а его жестокость – это и есть Другой.

– Роуз! Джем!

Крис поставил меня на ноги, и мы обернулись на Себастьяна. Он придерживал прозрачную дверь, ведущую в одну из палат. Я влетела туда так быстро, что сначала даже не признала изолятор, оббитый войлоком. Крис толкнул меня в спину, и я покатилась по мягкому полу, а выпрямившись, увидела, что он спас меня от цепких пальцев одного из врачей, успевшего просунуть руку в проем. Крис с силой закрыл дверь, прищемив его, и только затем заметил, что Себастьян остался снаружи.

Впрочем, Себ и не стремился попасть внутрь. Дверь закрылась, отделяя нас от спятивших иллюзий и Сары щелчком замка. Себастьян же выглядел счастливым: весело махнув нам рукой, он повернулся и насмешливо взглянул на мать, ничего не способную сделать с тем, что блокировка камеры сработала автоматически по сигналу тревоги.

– Они загнали нас в тупик. Подушки! – рыкнул Крис, пиная упругую стену. – Здесь все мягкое, черт возьми! Мы будто в желудке огромного мишки Тедди!

И никакого оружия.

На ум мне вдруг пришло зеркало: без оправы, узкое, крохотное. Его можно было разбить максимум на два с половиной осколка. Такое висело в одной из камер, и оно чудом врезалось в мою память, давая надежду на спасение.

За спиной что-то упало и треснуло. Я закрыла глаза, затем открыла их, позволяя знакомому теплу понести меня по течению. Течение неизведанное, но глубокое, со странным холодком в горле, будто я нечаянно проглотила мятный леденец.

«Ее сила – не слова. Ее сила – желание».

Я нашла взглядом лицо Другого за стеклянной дверью, виднеющееся в толпе, что пыталась ее снести. Сара стояла рядом и кричала на Себастьяна, смотрящего на нее с безмятежным покоем. Она ударила его наотмашь, а затем, увидев, что тот даже не моргнул от этого, что-то вскрикнула. Лицо Себа вытянулось, а в следующую секунду его силуэт растаял как очередной мираж. Вместо него рядом с Сарой появилась неказистая, плавающая тень.

– Шон, – расслышала я сквозь ватные стены. – Снеси камеру!

Тень пошла рябью, явно не справляясь со своими обязанностями. Сара принялась колотить по Шону руками, и тот, не сдержав напора, распался на клочки других маленьких теней.

– Слишком много всего, – выдохнул Крис над моим ухом. – Ему тяжело.

Но у него начинает получаться.

Я услышала, как камера заскрипела, треща по швам, будто ее тянули на части. Сара нетерпеливо притопнула, выжидая. Момент, когда она доберется до нас, оставался лишь вопросом времени. Я снова взглянула на Другого, подперевшего собой стену в коридоре. Он наблюдал, и изгиб его рта выдавал зудящее желание сверкнуть белоснежной улыбкой. Я никак не могла понять причину его предательства. Разве он не просил меня соединить его и Криса воедино?

Губы Другого зашевелились. Я отвлеклась от суеты, от толпы и от Криса, мечущегося по углам и пытающегося собраться с мыслями. Силясь разобрать, что Другой говорит, я подошла ближе к стеклу.

Другой повел снизу рукой, изображая пальцем круг, а затем снова что-то прошептал и кивнул мне через плечо. Я обернулась.

У противоположной стены, разбитое на две с половиной части, лежало зеркало. Ему было не место в изоляторе для душевнобольных, я знала это, как знала и то, что ответственна за его появление.

Я подошла и, наклонившись, аккуратно подобрала самый крупный осколок, зажав его между пальцами. Когда я повернулась с ним к Другому, взгляд того смягчился. Он одобрительно кивнул, а затем показал пальцем прямиком на Криса, стоящего перед дверью. И я наконец-то разобрала, что за слова срывались с его бесшумно двигающихся губ: «Ты уже делаешь это». А после губы скривились в улыбке и шевельнулись иначе: «Спаси его. Ты обещала мне».

Я посмотрела на Криса, неспособного убить даже выдуманного человека – воплощение милосердия, нравственности, благородства, – а затем посмотрела на Другого, состоящего из первобытной ярости и убийственных рефлексов. Этому Крису не хватало стержня, необходимого для выживания, и оставить его таким было бы кощунством с моей стороны. Невозможно быть полноценным, когда ты состоишь из чистого света – этот свет не будет гореть так ярко, как должен, если нет ничего темного, что он должен осветить собою.

– Джейми?

Крис прижимался ко мне, обнимая. Я сжала в руке стекло, раня кончики пальцев.

– Джейми, – повторил он, утыкаясь носом мне в лоб. – Постарайся подумать о том, чтобы выбраться отсюда. Я хотел дать тебе время, чтобы ты научилась, подготовилась, но у нас его нет. Пожалуйста…

Я запрокинула голову и кивнула. Крис растерялся от моей же уверенности, но еще больше изумился и обмяк, когда я рывком поцеловала его. Странная сила – клокочущая, покалывающая в каждой конечности, – растекалась и многократно возрастала с каждой секундой. Бесстрашие. Желание.