«Откройся! Выпусти меня обратно».

Но на деле не издала ни звука. Горло саднило, словно я наелась песка, и я схватилась за него, продвигаясь пальцами выше и выше, пытаясь понять, что не так.

Что происходит со мной?

Я думала, но не говорила, хотя пыталась изо всех сил. Горло – я надавила на него. Голосовые связки – я замычала. Губы – я сжала их. Зубы – я скрипнула ими от натуги и злости, а затем провела по ним языком. Язык?..

Нет! Нет!

Я подскочила к металлическому тазу под кроватью, выдвинула его и перевернула дном кверху, вглядываясь в искаженное отражение. Сердце заныло, когда я, приоткрыв рот, робко заглянула в него.

НЕТ!

Языка во рту не было. Вместо него между зубов торчал лишь небный язычок, а под – гладкая слизистая полость с небольшим наростом – выпуклый длинный шрам.

Я немая.

– Милая, хочешь обратно свое карманное зеркальце? Я отдам его тебе, если пообещаешь больше не кусаться!

Я не знала, сколько времени просидела над своим отражением, но в какой-то момент обнаружила, что нахожусь в камере не одна. Я плакала – беззвучно, жалко и напуганно – и смогла лишь поднять глаза на белокурую медсестру, что с доброй улыбкой протянула мне раскрытую ладонь.

– Выпей это, и мы снова станем подружками!

Надо мной стояла Мэгги, сестра-близняшка Криса, но она больше не пыталась обнять меня или скорее утянуть на кухню готовить чили на ужин. Вместо этого она показывала мне целую пригоршню разноцветных таблеток.

– Твои лекарства, милая. Мы же не хотим, чтобы ты снова откусила себе что-нибудь, правда?

Я откусила себе язык.

В памяти начали всплывать невиданные доселе фрагменты: психическое расстройство на фоне гибели родителей; прощание с Джесс и Ларет, убеждающих шепотом, что здесь мне помогут. Я будто видела это место со стороны – многоэтажное бетонное здание, всего лишь коробка с минимальным количеством окон. Каждое – непробиваемое и со свинцовой решеткой, через которое на волю не протиснешь даже запястья. Два отделения: для особо опасных с мягкими стенами и изоляцией, а для тех, кто податливее и не представляет угрозу, – с обязательной уборкой на кухне и даже настольными играми. Высокий забор, а за ним – белые халаты, электрические дубинки за поясами, неистребимый смрад транквилизаторов и разложения. Психиатрическая больница на самом краю света, пациенткой которой я являюсь.

Следом в голове возникло что-то еще: холодный операционный стол, слабый укол обезболивающего. Скальпель, исправляющий последствия моего психоза, и нечеловеческий крик, когда руки сдерживают кожаные ремни. Процедура по удалению остаточных тканей языка, который я сама себе откусила.

Я этого не делала! Я не больна!

– Будешь послушной девочкой или мне снова разочаровать доктора Кали? – по-учительски зацокала языком Мэгги, продвигая к моему рту горсть ярких пилюль. – Доктор хочет перевести тебя в твою старую комнату, но для этого ты должна выпить лекарство.

Доктор Кали. Себастьян! Я должна увидеть его!

Стараясь сосредоточиться, я снова посмотрела на таблетки и кивнула.

Если выпью, меня выпустят из камеры. Я смогу найти других. Эти лекарства ненастоящие… Так какая разница, приму я их или нет?

Твердя себе как заведенная, что от них не будет никакого эффекта, я молча схватила все и проглотила их даже раньше, чем ошарашенная Мэги подала мне стакан воды.

– Умница, – потрепала она меня по щеке. – Всегда бы так! Идем, покажем тебя Кали.

Маргарет взяла меня под руку и вывела через дверь, которую приоткрыл перед нами коренастый медбрат в светло-голубой форме. Я старалась незаметно озираться, запоминать извилистые коридоры до камер: за любой из них могли быть мои друзья. Каждый холл, который мы с Мэгги пересекали, ничем не отличался от предыдущего. Все смешалось в одну темно-зеленую массу, голова пошла кругом, и я потерялась в пространстве.

Таблетки. Я не верю, что они работают!

Но они работали: обмякшие мышцы, ватные ноги. Мэгги осторожно завела меня в кабинет и усадила в кожаное кресло перед столом. Эта комната выглядела опрятно и цивилизованно в отличие от моей камеры: теплое освещение, дорогая мебель, роскошные бежевые шторы и нотки сандалового парфюма в воздухе. Напротив восседала изящная женщина с пучком вороновых волос и песочными глазами. Один был светлее, чем другой, а взгляд у нее был плотоядным, как у своры гончих.

– Рада видеть, что ты освоилась. И полгода не прошло, – улыбнулась Сара. – Как заживает твой после- операционный шов? Уже можешь есть твердую пищу?

На самом углу ее стола красовалась золотая табличка с дипломом психиатрического факультета – доктор С. Кали.

Сара сложила перед собой худые руки и улыбнулась, упиваясь моим испугом – испугом червя, насаженного на зубочистку. Она всегда казалась мне слишком гордой и занятой, чтобы появляться в иллюзиях Шона лично. Но нет… Наоборот! Она слишком самодовольна, чтобы не явиться ради мести даже в логово дьявола.

Это должен был быть Себастьян…

– Так и быть, – Сара хлопнула ладонью по раскрытой тетради. – Вернешься в свою обычную палату. Поведение стабильно, признаков агрессии нет… Хм, а тут у нас что?

Она взяла в руки папку с моей фамилией на корневище и пролистала ее, удрученно качая головой. Я вскинула брови, следя за ней, но Сара вдруг бесцеремонно швырнула эту папку прямо в мусорное ведро под столом.

– Бесит! – фыркнула она. – Это была глупая затея. Терпеть не могу врачей! Знаешь, мне ведь и не нужно заставлять тебя верить в правдивость всего этого. Достаточно и того, что ты безоружна. Болтливая мышка больше не так уж болтлива, – Сара хихикнула. – Почему я раньше не додумалась подрезать тебе язычок? Крови было просто море! Даже Дмитрию стало нехорошо.

Наплевать, что ты там говоришь. Я тебе не верю!

Я съежилась от бессильной ярости в груди, уползая со стула вниз. С каждой секундой мне становилось все хуже и хуже. Тело будто раскачивалось на волнах, и эта слабость меня убаюкивала. Мысли разбегались, перепуганные и забитые, как и я сама.

Сара встала и, заложив руки за спину, обошла стол. Ее глаза воодушевленно горели.

– Что такое, мышка? Неважно себя чувствуешь? Ох, видит бог, ты сама напросилась повторить судьбу Ларет! Уж слишком много с тобою хлопот. Сейчас у меня семь литров твоей крови. Этого мне хватит до конца жизни, поверь. Когда Дмитрий выкачает все до капли, обещаю, тебе станет лучше. Хотя… Не уверена, что от смерти хоть кому-то становится лучше.

Я разлепила иссушенные губы, пытаясь по привычке облизнуть их, и непроизвольно схватилась за собственный локоть. Он, как и в реальной жизни, был синим, истыканным иглами. Прямо сейчас из меня выкачивали кровь. Я чувствовала это даже во сне, запертая внутри собственной плоти где-то в лаборатории Дмитрия.