носити. И в государственном Посольском приказе и в приказе Малые Росии сей его, великого государя, указ записать в книгу, а в Розряд для ведома отписать память. А ему, гетману, на помянутое кавалерство дать свою великого государя жалованную грамоту»[546].

Так как гетман в своем широковещательно написанном благодарственном ответе на полученную им жалованную грамоту упоминал, что царь сам устно сообщил ему о назначении его кавалером и собственноручно возложил на него знаки ордена: «…перьвее з уст поданным милостивым своим монаршим словом изволили мя нарещи славного чина святого первозванного Христова апостола Андрея кавалером и скипетродержавными своими руками вложити на мя крестное того знамение»[547], то можно с большою вероятностью предполагать, что это словесное объявление и возложение знаков ордена имело место 8 февраля в доме гетмана, где был и Гейнс. О самой церемонии Гейнс не говорит, но зато сообщает о разговоре, который вел с ним Петр. Он начал с выражения удовольствия по поводу дня, накануне проведенного у Гейнса, и устроенного им фейерверка и обещал провести у него последний день Масленицы — воскресенье 11 февраля. Посол воспользовался случаем и стал просить царя назначить ему до отъезда в Воронеж аудиенцию для вручения верительных грамот от нового короля, которая все откладывалась. Царь не дал ответа на эту просьбу и переменил разговор, перейдя к другой теме и заговорив о своем намерении расширить архангельскую торговлю, учредить в Архангельске торговую компанию по примеру английской и голландской Ост-индских компаний, построить там значительный торговый флот, сделать Архангельск единственным пунктом русской внешней торговли, а довольно тогда развитую русскую торговлю через балтийские порты Нарву, Ревель и Ригу прекратить. Царь имел здесь в виду выгоды русских купцов, которые будут торговать через свой порт и на своих кораблях, а также стремился нанести убыток шведам, получавшим доход от движения русских товаров через их порты. Из этих сообщений Гейнса видно, куда направлена была в то время мысль Петра. Он думает о предстоящей войне со Швецией, которую уже начал его союзник Август II, и, не будучи еще в состоянии, пока не заключен мир с Турцией, вступить в войну с оружием в руках, намеревается вредить шведам, подрывая их торговлю. Своего враждебного отношения к шведам он уже не скрывает. Шведский резидент Книппер, до которого, конечно, дошли сведения о плане царя пресечь торговлю через балтийские порты, был этим крайне расстроен и усматривал в этом нарушение договоров. Но царь, говорит Гейнс, на этих днях — очень может быть на собрании у Гейнса 7 февраля — при всей компании открыто заявил шведскому комиссару, что он не беспокоится о том, как к нему отнесутся в Швеции, что ему надоели хитрости шведов, ему хорошо известно, что хотели покуситься на его жизнь, когда он два года тому назад проезжал через Ригу, а шведский король вместо того, чтобы наказать рижского генерал-губернатора, еще увеличил его власть; он его в один прекрасный день достанет (qu’il pourrait bien le trouver un jour) и для этого ждет только заключения мира с турком[548].

Мысль, занятая такими обширными планами, как предстоящая война со Швецией, подрыв шведской торговли и переустройство русской внешней торговли, в то же самое время могла доходить до мелочей и с тою же интенсивностью, с какою она разрабатывала обширные государственные планы, могла вникать во все подробности личного домашнего хозяйства. «Меiнъ герценкинъ, — читаем в письме Петра к Меншикову, помеченном 13 февраля 1700 г., вероятно, из Москвы в Преображенское. — Какъ тебѣ сие писмо въручитца, пожалуй, осмотри у меня на дворе i вели вычистить везде i починить, такъже вели въ съпалной здѣлать полъ липовой да i въ другихъ вели новыя полы переделать. Такъже вели пиво Сълобоцькое i другое Андреева въ ледъ засѣчь; такъже вели здѣлать въновь погрепъ потъ тѣмь мѣстомъ, гъдѣ ботъ сътоiтъ iли гъдѣ сътарая баня. Так-же i во въсемъ осмотри i прикажи. А самъ, для Бога, не мешькай, а для чего — сам знаешь. За семъ предаю васъ въ сохранение въсехъ хъранителя Бога. Piter. Ѳевъраля въ 13 д. 1700»[549]. В письмо была вложена еще записка на голландском языке, текст которой Устрялов реставрирует так: «Mijn Zielenkind niet vergest mijn manvolk aanzien, met God help…» — «Моей души дитя, не забудь осмотреть моих людей с Божиею помощию»[550].

14 февраля в среду на первой неделе поста происходила, по словам Гейнса, новая пирушка, где — неясно, возможно, что опять у него же на Посольском дворе вместо обещанной на последний день Масленицы. Царь сам устраивал и объяснял фейерверк; среди разного рода транспарантов и эмблем обращали на себя внимание две: одна представляла войну, попирающую зависть, ненависть и восстание в виде змей, драконов и других животных с надписью: «oderint dum metuant», вторая представляла руку, исходившую из облака и коронующую сердце с надписью: «sola virtus coronat»[551].

В воскресенье 18 февраля Петр уехал в Воронеж. В этих весенних поездках на юг стало как будто устанавливаться некоторое постоянство, свидетельствующее о том, как у Петра, тогда еще очень молодого человека, легко образуются привычки и как он остается верен этим привычкам. В прошлом 1699 г. он уехал в Воронеж в воскресенье 19 февраля, почти в тот же день. Тогда это было Прощеное воскресенье; теперь это была неделя православия — воскресенье, начинающее собой вторую неделю поста. «Действо» в неделю православия в Успенском соборе совершал патриарший заместитель, митрополит Сарский и Подонский (Крутицкий) Трефилий. Царь не присутствовал в церкви; по его указу присутствовать вместо него назначены были: сибирский царевич Василий Алексеевич, боярин князь М. Н. Львов, думный дьяк А. И. Иванов[552]. День был проведен Петром в значительной мере так же, как он проводил последний день в Москве в прошлом году. По обыкновению, как всегда перед отъездом, на этот день выпала большая указная работа, которую царь спешил закончить, собираясь в путь. 18 февраля был издан целый ряд именных указов: об учреждении Палаты об Уложении, о закрытии Иноземского и Рейтарского приказов и учреждении на их место Генерал-комиссариата с назначением князя Я. Ф. Долгорукого генерал-комиссаром, об учреждении Адмиралтейского приказа с назначением ближнего стольника Ф. М. Апраксина адмиралтейцем, о назначении окольничего С. И. Языкова генерал-провиантом, о назначении боярина Ф. А. Головина начальником Посольского приказа. Были даны аудиенции двум иностранным представителям: датскому послу Гейнсу и только что прибывшему в Москву голландскому резиденту ван-дер Гульсту. В прошлом году 19 февраля, также перед самым отъездом, дана была аудиенция бранденбургскому посланнику фон Принцену. Датский посол давно уже просил об