Языков — генерал-провиант, другой — адмиралтеец — Федор Апраксин — и они свои дела стали управлять. По приказу твоему сказано Федору Алексеевичю в Посолской приказ. Боярам и столникам Улаженья делать велено». Далее речь идет об изготовлении какого-то образцового насоса, какие надо делать в Таганроге, о распоряжениях по Конюшенному приказу относительно предстоящей поездки в Воронеж царевны Наталии Алексеевны и царевича Алексея Петровича[558]. От того же числа писал царю Ф. М. Апраксин, уведомляя о выслушании указа о назначении его адмиралтейцем: «По соизволению твоему, премилостивейшего моего государя, указ о принятии адмиралтейских дел слушал и исполнять по воле твоей, государевой, то дело готов. Полагаюсь во всем в твою, государеву, волю. С сего означенного числа неделю спустя к тебе, государю, поеду. Раб твой государской Ф. А. покорно челом бью»[559].

24 февраля[560] покинул Москву гетман Иван Степанович Мазепа. «Гетман с Москвы поехал февраля в 24 день, — писал Ф. А. Головин Петру в Воронеж, — мешкал токмо за болезнию своею». Перед отъездом он виделся с Ф. А. Головиным, радовался вестям о начале военных действий поляков против Риги.

«…И нас нудит на шведа. Упоминался мне зело, чтоб ты изволил его пожаловать, указать ему дать жалованную грамоту на кавалерию (т. е. на орден Св. Андрея), на что я готовить велел, только без воли твоей, милостивого государя, не отдадим». Петр на этот пункт письма Головина написал резолюцию: «Естьли ведетца iнъдѣ вели дать», т. е. дать грамоту, если так принято в других странах[561]. При отпуске гетману были сделаны драгоценные подарки «во всем против дачи прошлого года». По представленной справке оказалось, что в прошлом году ему было дано также на отпуске: «кафтан золотной на соболях с запаны алмазными, ценою в 861 рубль, кубок серебряный с кровлею, весом в 3 фунта 16 золотников, объярь золотная, баиберек золотной, два бархата гладких мерою по 11 аршин», пара соболей в 30 рублей, сорок соболей в 170 рублей, сорок в 130 рублей и сорок в 100 рублей, всего, кроме кубка и материй, на 1291 рубль. Кубки и материи по чинам даны были генеральной старшине и свите гетмана, также согласно прошлогодней даче. Петр предписывал во всем в точности повторить пожалования прошлого года, но в одном пункте внес изменения, потребовав, чтобы на этот раз гетману был подарен кафтан в ту же цену, как и в прошлом году, но венгерского покроя. Припомним, что только что перед тем, 4 января 1700 г., состоялся указ о ношении венгерских кафтанов, и сам Петр на аудиенции Гейнсу был в венгерском кафтане. Это было время господства венгерской моды[562]. На дорогу гетману отпущены были питья: «10 ведр вина двойного, 50 ведр простого, 50 ведр меду вареного, белого тож, две вари пива доброго»[563]. За границей отметили перемены в обличье и в платье, с которыми гетман вернулся из Москвы. Варшавский резидент в числе новостей сообщал в Москву весть: «Изо Львова 15 числа (апреля) по календарю польскому, будто из-за Днепра пришла ведомость к пану краковскому такая, что гетман Иван Степанович Мазепа и полковники приехали назад из столицы московской… И то сказывают, что он, Мазепа, был во францужском уборе и будто по указу царского величества велел бороду себе оголить»[564].

В Воронеж Петр приехал 21 февраля 1700 г. О пребывании его там, продолжавшемся более двух месяцев, известий настолько мало, что надо отказаться от попытки изображения его деятельности за это время в хронологической последовательности и приходится ограничиться лишь указанием тех предметов, на которые его внимание было устремлено. Прежде всего, конечно, кораблестроение. По словам историка русского флота Елагина, к марту 1700 г. все кумпанские суда, за исключением двух, были готовы: 15 кораблей и 6 бомбардирских судов стояли на реке Воронеже, тут же на стапелях находились 14 галер. У пристани Ступино стояли 10 кораблей гостиных кумпанств. Средствами казны строились 11 кораблей, в том числе корабль «Пре-дестинация», или «Божие сему есть Предведение», или просто «Божие Предведение», заложенный 19 ноября 1698 г. и строившийся по чертежу самого Петра под его личным наблюдением, а в его отсутствие под наблюдением двух его близких друзей, выучившихся за границей русских мастеров, которых он считал наилучшими, Федосея Скляева и Лукьяна Верещагина. Таким образом, «Предестинация» строилась русскими инженерами. К приезду Петра работы на ней приходили уже к концу, и предстоял ее спуск на воду. «Карабль чаю, при помощи Божией, отдѣлать, — писал Петр Ф. А. Головину из Воронежа 2 марта 1700 г., — i хочетца съпустить [естьли не помѣшаетъ что] для того, что первой»[565]. Спуск предполагалось совершить особенно торжественно. Для присутствия на нем в Воронеж в марте прибыли царевич Алексей Петрович и царевна Наталья Алексеевна со свитой, иностранные представители при русском дворе: датский посланник Гейнс и голландский резидент ван-дерГульст и вызваны были к Вербному воскресенью бояре и ближние люди с семействами, а также бургомистры Ратуши, так что в Воронеже весной 1700 г. должно было собраться большое и блестящее общество[566].

XXXV. Спуск корабля «Предестинация»

Из того, что бояре вызывались в Воронеж к Вербному воскресенью, которое в 1700 г. приходилось на 24 марта, можно думать, что спуск корабля предполагался в этот день. Однако из-за малой воды его приходилось откладывать. «О бытии царского величества к Москве, — писал Ф. А. Головин гетману Мазепе из Воронежа в апреле, — мню незамедлено быти, конечно, в первых числах мая или далеко что в полы (т. е. в половине мая), токмо одна здесь нужда: который корабль строен, что и сам видел милость твоя, на Воронеже спустится, то не малого замедления мню быти, а спустить на малой воде сего невозможно, и когда исполнится вода в своей мере, то без затруднения спустят»[567].

Спуск состоялся только 27 апреля. Сам Петр отзывался о качествах «Предестинации» с большой скромностью. Сохранилось его письменное мнение о некоторых судах воронежского флота, не во всем для нас понятное вследствие обилия содержащихся в нем специальных терминов, но в котором немало самой строгой критики: «7 кораблей, — читаем в этом мнении, — которые вмѣстѣ строятся, такожде есть въ пропорцiю во флакѣ, бюселѣ и интрюмѣ не зѣло добрые, по Голанскому размѣру среднее есть, однакоже къ службѣ есть годны, кромѣ нерѣзвости своей; къ дополнению жъ сихъ нѣкоторые банду-мы и сетарсы внутри по вегерсамъ положены быть имѣютъ, какъ мы словесно объявляли господамъ адмиралтейцамъ, на нихъ будучи, также и боуты, которые слабки, назадъ выбиты и изъ добраго желѣза с нарочитою тугостiю и съ заклепою быть имѣютъ. Корабль,