их в виде таких податных организаций указом 20 апреля 1700 г. уничтожать не предполагалось, видно из заключительных слов указа: «А пушки и за пушки деньги разложить на все кумпанства поровну», надо полагать, в виде единовременного сбора сверх устанавливаемого указом ежегодного налога. Однако на практике для сбора нового ежегодного подворного налога, совершенно подобного другим таким же налогам, существование особой довольно сложной и громоздкой организации кумпанств едва ли было необходимо; такой налог мог собираться тем же обычным способом через обыкновенную местную администрацию, каким собирались и другие подворные налоги, в том числе и полтинный сбор с мелкого землевладения, не входившего в кумпанства. Поэтому существование кумпанств с изданием указа 20 апреля 1700 г. оказывалось излишним. Указ этот нельзя назвать их ликвидацией; он еще предполагает их существование в дальнейшем, но его вполне справедливо можно считать отправной точкой к такой ликвидации.

Сбор нового налога стал производиться в Адмиралтейском приказе, где были сосредоточены ведомости о числе дворов по переписным книгам 1678 г. Чтобы иметь наглядное представление о размерах этого налога, приведем несколько цифр из этих ведомостей за 1701 и 1702 гг. В приказе считалось подлежащих налогу 144 6021/2 двора церковного землевладения, что давало в год 18 070 рублей 22 алтына 51/2 деньги, и 393 3561/3 двора светского, что давало 39 335 рублей 21 алтын 1 деньгу. Кроме того, налогом на адмиралтейство обложены были и дворцовые имения, не входившие прежде в кумпанства и не несшие корабельной повинности: 101 179 дворов, с которых ожидалось 10 117 рублей 30 алтын. Всего, следовательно, считалось 639 1375/6 подлежащего обложению двора, которые должны были дать 67 524 рубля 7 алтын 2½ деньги. К этому следует приложить еще сбор с гостиных кумпанств 14 000 рублей, иными словами, сбор с посадских и черносошных дворов и платеж со Строгановых — 1000 рублей, так что всего вновь введенный адмиралтейский налог должен был давать более 80 000 рублей в год[575].

С принятием у кумпанств выстроенных ими кораблей, с отстранением их от дальнейших работ по сооружению флота и с сосредоточением этого дела и сбора на него средств в Адмиралтейском приказе появившееся вновь морское ведомство было приведено в упрощенный и стройный вид. Ведомство состояло из двух приказов: Военного морского и Адмиралтейского. Военный морской приказ во главе с адмиралом Ф. А. Головиным ведал строевой персонал флота: офицеров и матросов. Адмиралтейский приказ сосредоточивал в своих руках несколько дел, а именно: а) кораблестроение; б) сбор адмиралтейского налога; в) заведование лесами, отведенными на нужды кораблестроения в Воронежском крае; г) управление 11 городами Воронежского края, которые должны были обслуживать кораблестроение рабочей силой; это были города: Воронеж, Коротояк, Усмань, Костенск, Орлов, Землянск, Добрый, Демшинск, Сокольск, Белоколодск, Елец[576]; д) управление самой этой рабочей силой, доставляемой вышеупомянутыми городами и их уездами. Впрочем, стройность морского ведомства, какую видим в 1700 г., вскоре же стала нарушаться. Указом 7 мая 1701 г. в ведомство Военного морского приказа велено было отдать Денежный двор, устроенный в Кадашевской слободе в каменном здании, где прежде производилось полотняное хамовное дело. Этот двор должен был заниматься перечеканкой иностранного ефимочного серебра на русскую серебряную монету: полтинники, полу-полтинники, гривенники, полугривенники и мелкие копейки с прибылью от порчи серебра при перечеканке и с тем, чтобы прибыль эта делилась пополам, половина — Военному морскому приказу на дачу жалованья офицерам и матросам (иностранным), а другая половина — в Адмиралтейский приказ «на строение кораблей и на жалованье дозорщикам магазейнов и русским матросам». Для начала операции закупки ефимков велено было взять заимообразно 100 000 рублей из Адмиралтейского приказа. Таким образом, приказ Воинских морских дел сверх военно-морской администрации должен был заниматься еще и добыванием средств на расходы всего морского ведомства и вести совершенно далекое ему и чуждое дело: перечеканку серебряной монеты с ее порчею[577].

Начало войны Дании и Польши со Швецией и приготовления Петра к Северной войне

Петр I. Гравюра А. Зубова. После 1721

XXXVI. Приготовления к Северной войне

Кораблестроение, однако, в 1700 г. не стояло на первом плане для Петра в Воронеже. Он продолжает его, желая закончить начатое; но он ежеминутно готов его бросить и вернуться в Москву при первом же благоприятном известии о мире с Турцией. Петра в этот приезд его в Воронеж всего более занимают стоявшие перед ним вопросы внешней политики, и для них он готов оторваться от кораблестроения. Он прибыл в Воронеж с твердым решением, как только получит весть о заключении мира с турками, немедленно же начать войну со Швецией. Он уже заручился для нападения на Швецию двумя союзами: с Августом II и с Данией и теперь думает о третьем союзе — с курфюрстом Бранденбургским. Для осуществления замысла против шведов в Москве в это время усиленно работали над организацией вооруженной силы, готовили регулярную армию, которую надо было двинуть на Швецию. Дипломатические и военные подготовительные меры к будущей и недалекой войне занимают Петра весной 1700 г. в Воронеже. По свидетельству очевидца, датского посла Гейнса, передававшего свои наблюдения в Копенгаген, Петр не мог оставаться спокойным, когда речь заходила о предстоящей войне, он весь воодушевлялся, ликовал при мысли о реванше за оскорбление в Риге, в которое, заметим от себя, он, по-видимому, теперь и сам горячо уверовал, и смело смотрел в будущее[578]. Воронежские корабли, азовская крепость, Таганрогская гавань, южное море не овладевали всецело его вниманием. Его взор пристально устремлен теперь к северу. Это то настроение, которое чувствуется в одном из писем к Петру Ф. А. Головина, где идет речь о приготовлениях к будущей войне и где он пишет: «Дай, дай Боже, конец благополучен, с полудня мочно б искать к северу прибытка»[579].

Осенью 1699 г. бдительность шведов усыпляли, торжественно принимая в Москве Великое шведское посольство и подтверждая с ним Кардисский договор и другие позднейшие соглашения. Политика усыпления продолжалась и весной 1700 г. Уже после отъезда Петра в Воронеж в Москву прибыл, возвращаясь из Персии, ездивший туда шведский посланник Фабрициус. Он был любезно принят в Москве и предупредительно отправлен на родину. На вопрос Ф. А. Головина: «Посланника свейского отпускать ли, кой из Персиды? Мню, что не для чего его задерживать и ранее выслать пристойно» — Петр ответил из Воронежа: «Немедленно отпустити зарань»[580]. В Швецию назначалось к отправлению Великое ответное посольство для того же дела, для которого приезжало и шведское посольство в Москву, — для подтверждения Кардисского и последующих договоров. В